Я смотрю на часы.
– Подождем еще немного. А затем, если никто не объявится – ни убийца, ни легавый, ни Заваттер, – вернемся в то бистро. Там, небось, только и разговоров, что об этом убийстве. Может быть, мы что-нибудь и узнаем.
* * *
В кафе на улице Лафайет, как и предполагалось, смерть ювелира была дежурным блюдом, прямо торт с фирменным кремом. Тот парень, классический тип парижского зеваки, охотно повторяет каждому, кому охота его слушать, все, что он знает по этому делу. Так, я узнаю, что Гольди получил всего лишь удар по черепу, а не выстрел из револьвера и не ножевую рану; к тому же, и в этом нет уверенности, так как остальное доделало его больное сердце. Итак, я не очень ошибался относительно состояния его здоровья. Темные круги у него под глазами были не только результатом работы с цилиндрической лупой, которую он время от времени туда вставлял. Они свидетельствовали также о плохой работе сердца. И под действием сильного волнения сердце не выдержало.
– И что занятно, – сказал кто-то, – так это появление полицейских. Рассказывают, что он сам позвонил им.
Хорошо осведомленный парень с видимым презрением пожимает плечами:
– Это был убийца.
– А зачем убийца это сделал?
В ответ парень молчит и кривится. Он страдает, что ему нечего ответить на это, но более или менее с честью выходит из положения:
– А вот это – тайна, покрытая мраком.
Я прихожу ему на помощь:
– А кто жертва?
– Ювелир по бриллиантам.
– Ай-ай! И много у него свистнули?
– Я думаю, что еще ничего не известно.
– Вы знали этого человека?
На этот раз отвечает хозяин бистро:
– Он заходил сюда время от времени. Очень был спокойный человек. У меня лично такое впечатление, что вряд ли у него много грабанули, если вообще взяли что-нибудь. Он был ювелиром. Но ювелир ювелиру рознь. Не все они миллионеры. Меня не удивило бы, если б сказали, что он перебивался кое-как.
И добавляет:
– Трудяга, если вы понимаете, что я хочу сказать, – и повторяет: – Трудяга.
Это слово он услышал недавно и только-только узнал его значение. Сейчас он упивается им. Это хорошо известный феномен.
Мы выходим из бистро. Чтобы побольше узнать о бедах Омера Гольди, надо немного подождать. Я покупаю вечернюю газету, но там еще ничего нет. Однако, я уверен, что в "Крепюскюль" об этом будут говорить. Дело представляется слишком таинственным, чтобы им мог пренебречь мой приятель, известный журналист-универсал Марк Ковет.
Мы возвращаемся к себе в агентство как раз вовремя, чтобы снять трубку надрывающегося телефона:
