– Убивать! Опять убивать! – прошептал Бриссо.
– Или убивать, или быть убитым, дорогой мой Бриссо, – возразил виконт. – И этот выбор должен сделать вас философом.
– По крайней мере, Мартиньи, давайте поскорее заколотим эту тайную дверь.
– Не вижу в этом необходимости; наоборот, лучше подкатить две тяжелые бочки, чтобы ее нельзя было легко открыть. А впрочем, можно оставить все как есть. Не исключено, что этот выход нам самим скоро понадобится.
– Ах, я уже ничего не знаю! Ради Бога, Мартиньи, посоветуйте мне что-нибудь, думайте за меня, потому что у меня голова идет кругом. Что же делать? Может быть, попросить полисменов для охраны?
– Вы их не получите. Без сомнения, начальство завалено подобными просьбами, ведь угрожают не вам одним. Притом комиссар, осторожность которого известна всем, предпочтет направить своих людей на охрану банка до прибытия подкрепления из Мельбурна.
– Это подкрепление прибудет слишком поздно!
– Ну-ну, мужайтесь, Бриссо! У нас есть здесь оружие, нас будет семь человек – достаточно, чтобы отразить нападение. Я беру на себя подстегнуть мужество наших трусов и нейтрализовать изменников. Не все еще потеряно, черт побери! Будем помогать друг другу, а небо поможет нам.
И он начал перебирать ружья, которых в магазине было множество, с тем, чтобы вооружить приказчиков, потом приготовил заряды и подкатил огромные бочки к потайной двери.
Бриссо молча помогал ему. Когда все эти приготовления были окончены, они сели на лавку, чтобы передохнуть.
Бриссо печально произнес:
– Когда я думаю о вероятных последствиях катастрофы, мужество оставляет меня. Не то, чтобы я боялся собственной смерти, нет. Но что станется с моей семьей? Вы считаете меня богатым, друг мой, а я не так уж и богат. Если этот магазин будет разграблен, я разорюсь. В магазине, который я купил в Дарлинге, дела шли дурно, и потому я использовал весь мой кредит, все мои средства, чтобы открыть торговлю на приисках. Я и теперь еще должен довольно многим мельбурнским торговцам и банкирам. Поэтому если вследствие грабежа или пожара мои товары пропадут, капитала, положенного мной в банк, будет недостаточно для расплаты с кредиторами.
Услышав об этом, Мартиньи не мог удержаться от восклицания, в котором было столько же обманутого ожидания, сколько и удивления.
– Как и другие, Мартиньи, вы считаете меня жадным, жестоким, – продолжал с волнением Бриссо. – Видя, что я отказываю в кредите покупателям, постоянно поднимаю цену на товары, скряжничаю в жалованье моим приказчикам, вы сочли меня человеком бездушным, заключили, что я думаю только о прибыли. Вы ошиблись, как ошибаются все. Я не зол, не скуп, у меня сердце обливается кровью, когда я следую так строго жесткому правилу, которое я предписал для себя. А причина всему – моя любовь к жене и дочери.
