Сергею явно нравилась эта история о барышне-крестьянке, базарной торговке, девочке с окраины, что я ему наплела. Собственно, я не врала ему – просто тоже чего-то недоговаривала. О том, как страшно и гулко колотится сердце, когда поздно вечером сквозь огни машина летит по бесконечно длинному проспекту, о том, как, повинуясь взмывающей вдруг мелодии, закипают слезы и к горлу подкатывает комок боли и тоски – тоски по несбыточному, по другой жизни, где огни и музыка, цель и смысл, где люди мудры и красивы, где берегут друг друга, где душу лечат любовью и одиночеством и где никогда не будет места для девочки с окраины, базарной торговки.
Он со вкусом вел свою роль наставника и вдохновителя. Трогательная история в тургеневских тонах. «Откуда вы это знаете?» – спрашивал он иногда с подозрением, и я ссылалась на его же предыдущие рассказы. Он восхищался моей памятью и понятливостью, все это было очень забавно.
«Читать вам надо, прелесть моя, читать как можно больше. И – шли бы вы учиться, в самом деле!» Я соглашалась, вздыхала, сетовала на несовершенство жизни, увлекшись, переигрывала и начинала сыпать всякими «давеча» и «намедни». Сергей, впрочем, перегибов не замечал – явись я на очередную с ним встречу в драных лапотках и платочке, он не заподозрил бы подвоха. Все это не было ложью, не было игрой. Это была старинная романтика, свидание масок, за которыми следовало угадать лицо.
Мы по-прежнему оставались на вы. Мне нравились его церемонные, чуточку старомодные ухаживания. Он словно боялся меня спугнуть, ходил кругами, я чувствовала, как с каждым днем круги становятся все уже. В каждом жесте и в каждом его поступке чувствовалась порода, неведомый мир, влекущий меня давно, безнадежно. Он не был похож ни на одного мужчину, какого я знала прежде.
Во всех истерических влюбленностях, какие случались со мной, было что-то неестественное – легкий холодок, трезвый, рассудочный взгляд на человека, казавшегося любимым. Не так, не так полагалось бы юной деве терзаться любовью, надо бы – искренней, простодушней, доверчивей… Не выходило. Расставаясь, я не испытывала разочарований – с самого начала слишком хорошо было видно, чем все кончится. О Сергее я знала одно – он мог оказаться подлецом, лжецом, бабником, негодяем, но не мог быть жалким и слабым. Он опекал меня. Я его любила.
Вот уж действительно, разверзлись хляби небесные! Когда Сергей забирал меня с рынка, начало стремительно темнеть, тяжкие тучи мчались с запада, грохотало сначала в отдалении, потом все ближе. Ветер вмиг сорвал с тротуаров людей, они заметались, ища укрытия. Едва мы сели в машину, как хлынул дождь – потоком, потопом, стеной. Улица превратилась в реку, из водостоков хлестала вода. Вспыхнуло все вокруг и громыхнуло так, что у меня заложило уши, – гроза была прямо над нами. Я не боюсь гроз, но в этот момент меня обуял какой-то суеверный, мистический ужас. Я ожидала немедленных огненных стрел – прямо на меня, на нас, на эту машину.
