Здесь гуляет Овечья Смерть | страница 26
Так и уснул Аркашка, бросив кости у кровати и раскинувшись в одежде прямо поверх покрывала. Жар расплавлял его волю, ни до каких овец ему дела не было…
Глава VIII Овечья Смерть на четырех подпорках
Аркадий вдруг резко проснулся.
Где-то недалеко, словно за стеной, ржали лошади. Легкий гул стоял в комнате.
Аркашка сел на кровати, протирая глаза. Голова болела – и от душного дневного сна, и от удара о несчастную тетку, и от надоевшей неясной тревоги.
А гул – так это овцы в загон бежали! Значит, уже вечер настал. Аркашка посмотрел на часы: ого! Девятый час. Солнце скоро садиться будет. Как скроется оно за высокими холмами, так, считай, и день закончился. Ведь, как нарочно, там, где оно восходит, абсолютно гладкая, ровная местность. А где садится – там далекие холмы как раз. Лучше бы наоборот было – так вечер стал бы длиннее.
За холмами снова была степь – совершенно бескрайняя. Вот там-то солнце садилось долго, с потрясающей игрой цветовых оттенков, от пурпурного до бледно-зеленого…
А в степной долине солнце падало за отгораживающие ее холмы – и сразу же с ужасающей скоростью надвигался мрак.
Так было и сейчас. Еще алый солнечный жар стоял над вершинами холмов, а уже наползала тьма. Облака потянулись неторопливо, встали, приклеившись боками друг к другу, и образовали над долиной сплошное непроницаемое покрытие…
Безысходность – то состояние, когда некуда деваться, – мучила Аркадия.
Он бродил возле дома, подходил к лошадям, гладил их, хотел сказать им что-нибудь ласковое, но не мог сосредоточиться. Точно так же нечего ему было сказать и тетке, которая постоянно следила за ним.
И ничего, никаких слов от племянника не ждала. Только гадала: выйдет он ночью, чтобы бежать вслед за Овечьей Смертью, или струсит… Жизнь-то одна. А Аркашка – ребенок совсем.
Но он сам нашел Татьяну.
– Сколько еще нужно ждать? – спросил он деловито.
– Четверть часа до полуночи когда останется – от этого времени и надо ожидать, – ответила Татьяна шепотом. Она как раз укладывала на ворота овечьего загона запирающую балку и обматывала ее проволокой – это такой замок был.
Бабушка не видела и не слышала, о чем они разговаривают. Ее лицо было напряженным. Она считала овец по головам – очевидно, готовясь за ночь какое-то количество животных вновь потерять.
– Что ж зоотехник-то не едет! – закончив подсчет, обратилась она к Аркадию, и горькая складка прорезала ее загорелый лоб. – Долго уж что-то. А я ведь ему свою лошадь дала, Соколика-то моего мухортого… Должен заехать, вернуть… Или, может, случилось что?