Сторожа искать им не пришлось. Он сам откуда ни возьмись появился перед ними.
– Вот они, голубчики! – рявкнул он, нарушая кладбищенский покой.
У Зои Редькиной сразу сердце ушло в пятки. Что это значит – вот они? Он их искал, что ли? Зачем? Для чего нужны они, дети, кладбищенскому сторожу? Вон у него какие жуткие железные зубы, да еще так странно – через один: раз – зуб, два – дырка, три – зуб, четыре – дырка… Не то что странно. Страшно! Неужели он…
– Надеюсь, вы местный сторож? Добрый день. Мы вас ищем, – деловито говорила тем временем Арина, обращаясь к железнозубому дядьке. – Вы очень, просто очень нам нужны. Необходимо задать вам несколько вопросов.
– А чего это сегодня вы тут расшастались? – пыл совсем сошел со сторожа после тирады Арины.
– «Вы» – это кто? – решила уточнить она.
– Да ребятня! – ответил сторож и притопнул ногой в валенке с галошей.
– Вы, наверно, говорите о мальчике! – обрадовалась Арина.
И Зоя тоже, услышав ее радостный голос, обрадовалась – и страх ее тут же улетучился.
– Не видели ли вы здесь мальчика в полосатом таком одеянии? – продолжала Арина, не отрывая взгляда от хмурого сторожа. – Шелковое, серо-розовое. И обутого…
– В тапки домашние обутого! – рявкнул сторож.
– Да! – взвизгнула Зоя. – Он жив? Что с ним?
Но Арина остановила ее возгласы, взяла за руку и сильно сжала пальцы.
– Хотел я погнать как следует этого вашего мальчика, – заговорил сторож, и физиономия его как-то потеплела, и даже зубы, блистающие железом, сами собой спрятались под губы и уже не торчали так устрашающе. – Нечего по кладбищам без дела шариться… А потом смотрю – парнишечка-то в комнатных тапочках. Это по снегу-то… Сиротинка, думаю, горемычная, остался без роду без племени… Некому присмотреть за ним, некому приодеть – в такой детдомовской одежде ходит, жуть. Фрицы в лагерях такое на людей надевали… Я уж тут всего насмотрелся, но как увидел такого полосатого мальчонку – страх жуткий меня пробрал… Прибежал, стало быть, бедолажка, на кладбище, мамочку-папочку проведать, с праздником, значит, поздравить… Да так замерз, так замерз, значит, что забываться начал – в старую часть погоста отправился, а там уж лет пятьдесят не хоронят… И бормочет, убивается… Ох, бедняга. Плачет, слезы шапкой с бумбоном вытирает. Я его и вывел оттуда. Хотел деньжат ему дать, бурки свои теплые на ноги. Но он как ворота увидел, так «Прощайте» сказал. И пошел, и пошел…
– Куда пошел? – быстро спросила Арина.
