— Конечно, я помню этого человека! — Тридцатипятилетний Альберто Кастильо приятно улыбался. — Что и говорить, впечатление потрясающее! Я этого никогда не забуду!
— Что произошло?
— Он позвонил и сообщил, что собирается покончить с собой. Я был начинающим комиссаром и никогда ни с чем подобным не сталкивался. Попробовал убедить его успокоиться. Но он, похоже, был более спокоен, чем я. Не помню, что я говорил ему, но никакие слова не помогали. Побеседовав со мной, он сунул пистолет глубоко в рот и вышиб себе мозги. Раздалось «бах». Услышав звук выстрела, я подпрыгнул на стуле. И только тогда убедился, что этот человек не шутил.
Когда мы отыскали его, он сидел на диване, положив ноги на столик. Дверь балкона, выходящего на бульвар Грасия, была открыта. Перед этим он пил дорогой французский коньяк и курил превосходные сигары. Он был в безупречном костюме и при галстуке. Пуля вышла через макушку. Дом был старинный и роскошный, потолки высокие, и там, вверху, у дорогого фриза с орнаментом из цветов и листьев, я увидел его кровь и часть темени. У него был проигрыватель старого типа для виниловых пластинок. На нем, как я заметил, стояла пластинка с музыкой в исполнении Жака Бреля. Я понял, что именно эту музыку я слышал, когда мы говорили по телефону. До этого он слушал «Путь на Итаку» в исполнении Льюиса Льача.
Я закрыла глаза. Мне не хотелось представлять себе эту сцену. Какой ужас!
Потом я вспомнила Энрика, пасхальные понедельники, когда он появлялся в доме с Ориолем и огромной «моной», традиционным пасхальным пирогом, который крестные отцы дарят в этот день в Каталонии своим крестникам. На центральной части таких пирогов размещаются фигурки из твердого черного шоколада. А однажды Энрик принес пирог в виде замка принцессы с цветными сахарными фигурками. Пирог был огромным, и мне хотелось сохранить замок и использовать его как домик для кукол. Он веселился не меньше нас, детей. Я до сих пор вижу его лукавую улыбку. Я любила Энрика почти так же горячо, как родного отца.
Я почувствовала комок в горле и слезы на глазах.
— Но почему, — прошептала я, — почему он покончил с собой?
Кастильо пожал плечами. Мы сидели в мрачном полицейском кабинете. Я сменила одежду. В тот день на мне была короткая юбка, и я закинула ногу на ногу. Полицейский украдкой посматривал на меня, но я делала вид, что не замечаю этого.
На шкафу с картотеками у него стояла рамка с фотографией улыбающегося семейства — жены и двоих детей — мальчика и девочки. Я заметила, что комиссару нравится мое общество и он собирался рассказать мне все.
