Интеллектуалы в средние века | страница 60



Этот натурализм мог развиться в общественную теорию в духе Руссо. В своем описании золотого века и последовавшего за ним века железного Жан де Мен объявил злом всякую социальную иерархию, любой социальный порядок, который пришел на смену счастью первобытного равенства, не знавшего частной собственности. С тех пор хижинам нужен охранник, который хватал бы преступников и выслушивал 6 суде жалобщиков. Авторитет его никто не осмелится оспаривать после того, как они собрались и выбрали его. Они избрали из своих рядов самого коренастого, кряжистого, сильного, какого только смогли найти, и сделали его князем и господином. Он поклялся охранять справедливость и защищать их жилища, если каждый станет давать ему из своих средств на жизнь, с чем все они согласились. Он долго исполнял свои обязанности. Но полное хитрости ворье сбивалось вместе, завидев его одного и не раз колотило его, приходя что-нибудь украсть. Тогда пришлось снова собрать народ и обложить каждого данью, чтобы государь мог содержать вооруженных помощников. Все ограничили себя, дабы платить ему подати и налоги, и отдали ему широкие полномочия. Так произошли короли, князья земные: мы знаем это по писаниям древних, поведавших нам о событиях давнего прошлого.

Трудное равновесие веры и разума: аристотелизм и аверроизм

Сумели ли интеллектуалы сохранить еще одно равновесие — равновесие веры и разума? С ним связана судьба аристотелизма в XIII веке. Пусть Аристотель не исчерпывался схоластической рациональностью, которая питалась также из иных, чем Стагирит, источников; именно вокруг него разыгрывалась эта партия.

Аристотель XIII в. отличался от Аристотеля XII в. Прежде всего потому, что имелось более полное представление о его трудах. В XII в. его знали в первую очередь как логика, но благодаря стараниям нового поколения переводчиков к нему прибавился Аристотель — физик, моралист в Никомаховой этике, метафизик. За переводами последовали толкования. Он приходит уже откомментированным великими арабскими философами, прежде всего Авиценной и Аверроэсом. Они доводили некоторые его положения до крайностей и, насколько это было возможно, удалили его от христианства.

Можно сказать, что на Запад проникает не один, а два Аристотеля: подлинный и Аристотель Аверроэса. Даже больше двух, поскольку чуть ли не у каждого комментатора был свой Аристотель. Но в этом движении вырисовываются две тенденции: одна исходит от двух великих докторов-доминиканцев, Альберта Великого и Фомы Аквинского, желавших примирить Аристотеля с Писанием; другая — от аверроистов, которые, видя противоречие, принимали его и желали следовать и Аристотелю, и Писанию. Для этого они изобретают учение о двойственной истине: одна из которых есть истина откровения,… другая же — истина одной лишь философии и естественного разума Когда между ними обнаруживается конфликт, то мы просто говорим: вот выводы моего разума как философа, но поскольку Бог не способен лгать, то я держусь истины Откровения и прилепляюсь к ней верой. Альберт Великий заявляет: Если кто-нибудь думает, что Аристотель является Богом, то он должен полагать, что тот не ошибался. Но если он убежден, что Аристотель человек, то он без сомнения мог ошибаться не хуже нашего. Св. Фома убежден, что Аверроэс был не столько перипатетиком, сколько извратителем перипатетической философии. На это глава аверроистов, Сигер Брабантский, отвечает: Я утверждаю, что Аристотель достиг в науке совершенства, ибо те, кто следовали за ним вплоть до нашего времени, то есть на протяжении почти пятнадцати столетий, ничего не смогли к его трудам прибавить или найти хоть какую-то значительную ошибку… Аристотель является божественным существом.