Шестого декабря королевы заняли места на корабле, роскошно украшенном для встречи Людовика XIII, прибывающего с юга. Когда настала минута встречи, сразу же стало ясно, чья взяла: король горячо расцеловал мать, сделал комплимент по случаю ее бодрого вида и заявил, что весьма рад тому, что воды Пуга пошли ей на пользу, после чего почти с сожалением оторвался от матери, чтобы поздороваться с женой. Та со слезами на глазах, напряженная, но гордая, старалась сохранить самообладание. Он едва поцеловал ее, даже не обняв.
— Я вижу, вы в прекрасной форма, мадам, и надеюсь, вы продолжите в том же духе.
Как всегда любезный, он поприветствовал дам, среди которых была и Мария, присевшая в глубоком реверансе.
— Госпожа герцогиня де Шеврез! Ваш благородный супруг продемонстрировал самую высокую добродетель во время нынешней кампании, и, полагаю, в будущем вы сумеете сделать его счастливым. В особенности если будете давать повод для разговоров о вас только своими заслугами.
Взгляд его был жестким, тон — высокомерным. Он не ждал ответа. Однако Мария осмелилась:
— Да угодно будет верить королю, что моей единственной целью всегда будет благо Ее Величества королевы! И, разумеется, благо короля!
Он проследовал дальше, не добавив ни слова, но, поднявшись, Мария встретилась взглядом с епископом Люсонским, с которым до тех пор ей не доводилось встречаться. Когда в шестнадцатилетнем возрасте она стала почетной фрейлиной королевы-матери, он еще был государственным секретарем по вопросам внутренней политики и войн в правительстве регентши, за которую фактически царствовал Кончини. Падение последнего отбросил Жан-Армана дю Плесси-Ришелье на дорогу немилости, ведущую в Блуа.
Теперь он был здесь, перед ней, прямой и высокомерный в своих фиолетовых муаровых одеждах. В ту пору ему было тридцать семь лет, это был высокий худой мужчина, в осанке которого было нечто царственное. Лицо, исчерченное тонкими морщинами, еще больше удлинялось за счет бородки, а усы с закрученными наверх концами не скрадывали презрительное выражение тонких губ. Взгляд карих глаз был незабываемым, если только ресницы не скрывали его: в нем читался выдающийся ум и холодная решимость. Теперь едва заметная ироническая искорка примешивалась к тому, что можно было принять за восхищение, хотя Мария не силах была угадать, было ли оно вызвано ее красотой или же ее дерзостью. Она в раздражении отвернулась, чтобы ответить мадам де Верней, которая торопила ее присоединиться к королевской чете на корабле, чтобы вернуться в архиепископство.
