Отец Алексей в отчаянии обхватил голову руками и застонал.
Гордыня. Гордыня взяла его в плен. Сделала глухим к мольбам прихожанина. Затуманила разум. И вот что из этого получилось. Если бы он только знал, что тот юноша, с его резкими вопросами, попадет в беду. Кабы только ведал, что скоро будут загублены невинные души двух мальчиков. Выслушал бы, в тот же час. Вознес Господу жаркую искреннюю молитву. Но ничего уже не исправить….
Отец Алексей упал на колени перед иконой и горячо зашептал:
– Отче наш, Иже еси на небесех; Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим: и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть царство и сила, и слава во веки веков. Аминь.
Закончив читать молитву, он трижды перекрестился, бросил последний взгляд на икону, поднялся.
Привычного успокоения, которое всегда приносило искреннее обращение к Господу, в душе не было.
«Гордыня, – подумал отец Алексей, открывая лежавшее на столе Евангелие. – Гордыня. Какой тяжкий грех. Прости Господи, меня грешного, спаси и помилуй…»
Его глаза заскользили по строчкам. Но через пару минут он в отчаянии отложил Святое Писание. Чарующая чистая музыка слова Божьего умолкла. Больше не звучит. Только вертятся в голове те фразы, которые хотелось сказать следователю Владимиру Седову. Уставшему, с покрасневшими глазами…
«Перед ним хочу оправдаться, – подумал отец Алексей, не отводя взгляда от горящей возле иконы лампады. – У него словно прощение вымаливаю. Потому что сам перед собой никогда боле не оправдаюсь. И сам себя не прощу. Господь мой! Зачем же ты оставил меня?..»
– Отец Алексей! Епитрахиль, фелонь.[31] Извольте облачаться! – весело сказал диакон Сергий.
Сам он уже был одет к участию во время службы.
«Сегодня же надо служить всенощную», – словно очнувшись от забытья, вспомнил отец Алексей.
И неожиданно эта мысль отозвалась в нем гулкой болью.
«Что же это? Я же всегда любил всенощные службы, – ужаснулся отец Алексей. – Служба длинная, а усталости нет. Только чистая, как горный ручей, радость. Счастье. Ощущение присутствия Господнего. Однако вот теперь мне… страшно. И кажется, будто не достоин я молиться об отпущении грехов, ибо сам согрешил сильно…»
– Отец Алексей! Вы не захворали? – участливо спросил диакон. – Да на вас лица нет! Как же вы службу служить станете? Надо, наверное, отца Александра звать. Хорошо, что он еще здесь, задержался, милостью Божьей, не ушел.
