- А кто ж их не любит, - ляпнул Берендей, и я увидел, что он сразу же пожалел о сказанном.
Все, решил я для себя. Я вам обоим сейчас сделаю. Я, бля, изменю вашу судьбу раз и навсегда. Но не будем спешить.
Я прикурил новую сигарету от окурка старой и спросил:
- Пацан, значит, с ножиком кинулся… Ну и что дальше?
- А Бывалый дал ему раза, он и скопытился.
- Что значит - скопытился?
- А ударился головой об угол тумбочки, и все.
- Убился, стало быть?
- Ага, убился.
- Понятно. А старуха?
- А она от инфаркта крякнула, когда я ее привязывать стал. Да ей и так уже пора было, зажилась, старая галоша.
Он пренебрежительно хмыкнул.
- Ну, пора, так пора. Так Бывалый девчонкуто натянул?
- Натянул.
- А потом менты приехали. Так?
- Так.
- И, значит, вы так ничего и не успели прихватить?
- Ничего. Свалили только в скатерть барахло всякое мелкое с тумбочки, колечки там всякие, потом деньги в вазе лежали, ну еще кое-что… Да не успели. Не было нам фарта в тот день.
Я помолчал, подавляя в себе дикое желание убить этого подонка прямо на месте, и медленно произнес:
- Да. Вам не было фарта в этот день. Точно. Это был самый несчастный день в твоей жизни. А подельники твои?
- Бывалого мент грохнул из Макарова, причем не при сопротивлении, а просто так, когда увидел девчонку на диване. Падла ментовская, он ведь не имел права! Скажи, Знахарь, не имел ведь, правда?
- Конечно, не имел. Это только ты имел право вломиться в хату и устроить там все это. А третий? Кто там у вас третьим был?
- Чапаев. Ну, кликуха это. А так - Вован Шадурский.
- И где он сейчас? - В другой камере. - Хорошо.
Все было сказано, и пора было выставлять оценки в дневник.
В камере стояла мертвая тишина.
Я уже знал, что ждет этих двух, нет - трех ублюдков.
Но они пока не знали.
И, признаюсь, я испытывал некоторе удовольствие, заставляя Берендея с Шустрым стоять передо мной и слушать мое молчание. Да, я испытывал жестокое удовлетворение и продлевал его, не торопясь объявлять свое решение. И, если бы обстоятельства были другими, я приказал бы моим воинам посадить этих двух мерзавцев на колья. И чтобы не сразу, а медленно. чтобы свежеоструганный, аккуратно заточенный, тонкий ствол дерева входил Берендею в очко часов пять. Чтобы он медленно разорвал его внутренности, прошел через грудную клетку, отодвинув в сторону сердце и легкие, и вышел через его поганое горло. И чтобы потом этот острый деревянный кол прополз сквозь его мозг и уперся в макушку, но только с внутренней стороны.
