Остальные поставщики закивали головами в знак согласия. Антуан бесстрастным взором глядел на них, но в его душе клокотал вулкан ненависти. Перед ним стояли люди, олицетворяющие собой все то, что было ему ненавистно. Чудовищно одетые, нагловатые и грубые, они все в мире мерили деньгами. Это они устроили революцию и снабжали чернь деньгами и продуктами в дни восстания. Это они косвенно способствовали гибели его отца, приехав и попросив у него защиты от Одноглазого Марата, а теперь отказывали в куске хлеба его драгоценной матушке, в которой в глазах Антуана воплотились все высоконравственные идеалы. Антуан с бесстрастным лицом яростно сжимал в руке кинжал, готовый молниеносно броситься на поставщиков, пусть только дадут ему повод.
А пекарь как ни в чем не бывало продолжал:
– И я не понимаю, почему мы должны содержать семью человека, который героически погиб, защищая идеалы революции?
– То есть как это – защищая идеалы революции? – удивленно переспросила Летиция.
– Ну вы же сами только что сказали, что вашего мужа во главе национальных гвардейцев послал маркиз Лафайет в округ департамента Бордо для наведения там революционного порядка. Так ведь?
– Да. – Маркиза переглянулась с Антуаном, начиная понимать, куда клонит пекарь.
Пекарь же, довольный собой, заулыбался:
– Госпожа маркиза, мы так же, как и вы, не желаем, чтобы вы выставляли свое горе на всеобщее обозрение, продавая дом и закладывая драгоценности. Поэтому мы советуем вам вытребовать у командующего Национальной гвардией пенсию для себя и для вашего чудесного сына. А мы согласны подождать до благополучного окончания вашего дела и впредь поставлять вам продукты.
Пекарь учтиво поклонился и вместе с остальными поставщиками вышел вон из особняка. Летиция тотчас оделась в еще более траурное платье, приказала подать карету и отправилась требовать себе пенсию. Однако случилось невероятное. Когда она попала-таки на прием к маркизу Лафайету, то обнаружила у него в кабинете бывшего учителя Антуана, Пьера Сантена, сидящего напротив всесильного командующего Национальной гвардией. Учителя было не узнать. Вместо старого потертого сюртука со звездой на лацкане Сантен щеголял в прекрасной черной паре. Волосы его, все такие же курчавые, были аккуратно зачесаны назад и убраны в короткую косичку. На пальце бывшего учителя красовался огромный перстень со странными символами, вырезанными на кроваво-красном камне, оправленном в перстень.
