– Чему вы радуетесь! – отчаянным голосом закричал Альфонс, на котором помощники уже успели к тому времени разорвать рубаху. – Я не выдержу двадцати ударов! Ваше сиятельство! – обратился он к маркизу. – Помилуйте!
– Я уже помиловал тебя, – равнодушным тоном заявил де Ланж. – Казни не будет. Приступай, – приказал он палачу.
Антуан во все глаза следил за происходящим. Помощники накинули петлю на ноги несчастного и подвесили его вниз головой на перекладину. Палач, опытный в деле пытки и казни, уже более тридцати лет прослуживший на своей должности и сейчас передающий опыт помощникам, двум своим сыновьям, бережно вытащил из чехла длинный тонкий прут железа и повертел им в руках. Гибкий прут издал характерный свист, рассекая воздух. Альфонс, вися вниз головой, сделал страшные глаза и заплакал. Антуан почувствовал его страх и напрягся в ожидании наказания. По его телу пробежали мурашки, как это обычно бывает, когда ждешь чего-то очень приятного. Палач взмахнул прутом и несильно ударил по спине Альфонса. Тот вскрикнул, а на спине появился глубокий красный порез. Прут рассек кожу, которая раздвинулась, обнажая мясо.
– Знаешь, почему его подвесили вниз головой? – наклонившись к сыну, спросил отец.
– Да, – ответил Антуан. – Чтобы кровь не оттекала от головы и он преждевременно не умер от болевого шока.
Де Ланж с удивлением посмотрел на сына, улыбнулся и удовлетворенно кивнул головой.
Палач продолжал наносить удары. Теперь они стали более сильными. Судейскому чиновнику, который отсчитывал количество ударов, отлетевший от тела ошметок мяса попал прямо на сюртук. В толпе раздался нервный смех. Прут раздирал кожу, вырывал мясо, ломал и дробил кости. Несчастный кричал от невыносимой боли.
Антуан внимательно следил за действиями палача. При этом он, по своему обыкновению, анализировал вкусовые ощущения, возникшие у него сразу при появлении в воздухе первых кровяных флюидов. Теперь же флюиды были смешаны со вкусом человеческого мяса. И этот вкус был пьянящим. Видимо, в молодом Альфонсе все еще продолжали играть гормоны созревания.
– Двадцать! – объявил чиновник.
Помощники палача осторожно сняли несчастного и передали его в руки подошедшего лекаря. Маркиз поднялся и вместе с сыном покинул площадь.
На следующий день Антуан достал из коробки своих оловянных солдатиков и расставил их в том же порядке, в каком строится караул на главной площади во время проведения казни. Затем вывел пером на бумаге короткий текст приговора и сунул его кукле с пышной шевелюрой, отдаленно напоминавшей парик судейского чиновника. Поставив в центр квадрата, образуемого караулом, крышку из-под коробки и решив про себя, что это эшафот, Антуан разложил перед ней кубики и поставил на них оловянных офицеров. Среди игрушек у него имелся даже священник, который занял почетное место рядом с самым красивым офицером, раскрашенным белой и красной красками и считавшимся Антуаном во всех его играх самым главным. Надувая щеки и озвучивая барабанную дробь, мальчик подкатил к импровизированному эшафоту карету, которую изображала старая корзина из ивовых прутьев, и вынул оттуда деревянного солдатика с облупившимися красками и совершенно без лица. Солдат этот во всех играх был противником, или, как иногда называл его за непрезентабельный вид Антуан, голытьбой. Импровизированный преступник предстал перед судьей, священником и главным офицером.
