Март | страница 92
И он поймал в себе почти радость, почти удовольствие оттого, что болезнь помешала его свиданию с Волошиным.
Но на этот раз в трактире дожидался не Денис, а Михайлов. Клеточников был аккуратистом не только в канцелярии, и его отсутствие встревожило Михайлова.
Заявиться на Колокольную улицу? Однако до сих пор никто из нелегальных у Клеточникова не показывался.
Михайлов несколько дней прогуливался по Пантелеймоновской. Видел, как из железных ворот, что почти напротив старинной церкви, из ворот Третьего отделения выходили чиновники. Клеточникова среди них не было.
В четверг, в десятом часу вечера, Александр Дмитриевич поехал на Колокольную.
В подворотне углового дома он едва не налетел на долговязого малого. «Pardon», – буркнул Михайлов, и тотчас ему стукнуло в голову, что он уже где-то видел долговязого.
Взбежав во второй этаж, Михайлов мгновение помедлил и спустился вниз. Малый торчал на прежнем месте. Михайлов, бормоча: «Фу ты черт, ошибся…» – вышел на улицу и тут вспомнил, что этот – один из филеров Кириллова.
Гулял сырой предвесенний ветер. Лепил мокрый, хлопьями, снег-слепняк. Фонари уже зажгли. Долговязый не высовывался из подворотни. «Засада… взяли», – застучало в голове Михайлова, и он спрятался в подъезде какого-то дома, потянулся за папиросами, но тут увидел, как долговязый – нырком из подворотни – увязался за господином в енотовой шубейке. «Енот» огруз хмельным, ноги его не слушались. «Ишь, вавилоны-то пишет», – неосуждающе подумал Михайлов и, наискось перебежав Колокольную, опять вошел в угловой дом, зачастил по лестничным ступенькам.
– Вы?.. Вы? – в радостном испуге повторял Николай Васильевич. – Вот славно. Славно… А хорошо, не раньше… Гость у меня сидел. Ерофейничал, да-с…
– Вижу, вижу, – усмехнулся Михайлов, отставляя порожнюю бутылку. – Но вот задача, Николай Васильевич…
– Ах! – молвил Клеточников, выслушав Михайлова и плотнее кутаясь в плед. – Ну, я так думаю, Александр Дмитриевич. Помните, говорил о подозрениях Кириллова? Помните? Так вот он, думаю, теперь за этим самым Чернышевым и присматривает.
– Угу… Понимаю. Очень может быть, очень может быть. Так, так… А скажите, Николай Васильевич, этот… как его?.. Угу, Чернышев. Он что же? Он это часто к вам?
– Дружба-с, Александр Дмитриевич.
Клеточников назвал Михайлова не Петром Ивановичем, не кличкой, и произнес он его имя-отчество с такой печалью, что Михайлов вдруг подался к нему, обнял за плечи и почувствовал, как поник, как дрогнул Николай Васильевич.
