«Оркестр русской оперы… – машинально читал Жорж афишу, соображая, что ж ему предпринять, – исполнит отрывок из оперы Кюнера «Тарас Бульба»…
«Исполним отрывок», – подумал Жорж, косясь в сторону Аничкова моста: оттуда погромыхивала конка.
Он пересек Невский, наверняка зная, что котелок увязался следом. «Исполним отрывок… На конку мы плюем…» Жорж старательно не смотрел на вагон. Но в ту минуту, когда кондуктор закричал: «Отправляемся» – и позвонил кучеру, Жорж, хлопнув себя по лбу, с видом простофили, вдруг что-то вспомнившего, прыгнул на подножку.
Вагон катился по Невскому. Жорж уставился в плакатик: «Остерегайтесь карманных воров!» Но вот он опять почувствовал эти остренькие глазенки. Они ползали, как клопы, хотелось шевелить лопатками.
Длинный приземистый Гостиный двор. Сурово распахнутые крылья Казанского собора. Вагон потряхивало. «Отправляемся!» – кричал кондуктор. «Остерегайтесь карманных воров!» – умолял плакатик.
Не доезжая Большой Морской, Жорж соскочил на ходу. Сутулясь, пошел по панели, стараясь затереться в толпе. Не тут-то было: субъект поспешал следом. «А, чтоб тебя…» – выругался Жорж и увидел, как из кондитерской, что была рядом с перчаточным магазином Бойе, вышел Михайлов.
Он поравнялся с Михайловым, шепнул:
– «Хвост».
– Иди. Догоню.
Михайлов давно изучил «воинство» Кириллова: нанял прошлым летом комнату на Литейном, как раз напротив дома начальника агентурной части, и часами разглядывал утренних посетителей Григория Григорьевича. Классифицировал шпиков, как зоолог насекомых. И наделял кличками, чтобы было легче распознавать «милые, но падшие созданья».
Нынешний, увязавшийся за Плехановым, тоже числился в «системе филерской породы», как шутливо говаривал Михайлов, числился под кличкой «Птичий нос».
«Эге, – думал Михайлов, догоняя Жоржа и уже сообразив, каким манером отцепить «хвост», – эге, Птичий нос, да ты, вишь, Невского удостоился, а раньше-то, бывало, все за Нарвской пошныривал…»
Он догнал Жоржа, указал ему ближайший проходной двор, а сам заглянул в аптеку Миллера.
Жорж сиганул в ворота, потом – в какой-то подъезд. Не переводя духа, взлетел во второй этаж. Из окна лестничной площадки увидел «своего»: филер кружил по двору, точно его рюхой подшибли. Котелок сбился, жеваное личико приняло обиженное выражение. Постоял. Плюнул. И побрел лениво на Невский.
А во дворе появился Михайлов.
Первым безотчетным движением было бежать к нему. К Сашке бежать. Старина, дружище, опять ты выручил! Выручил, как бывало… Но тут мгновенно: Архиерейский сад, запущенный, безбрежный, с елизаветинскими дубами, с мордовником и малинниками, с неистовыми соловьями. Летом в том саду он сказал: «Мне нечего делать с вами». Думал, ждал, что его окликнут. Кажется, Перовская окликнула: «Жорж! Погоди, Жорж!» И тогда Михайлов – как булыжником в спину: «Нет! Не надо! Хоть и жаль терять такого товарища, а не надо!»
