– Над чем, – терпеливо и спокойно, четко артикулируя каждое слово, спросил я, – черт вас побери, работал Мадрье?
– Он был в комиссии, производившей финансовый контроль денег оппозиции, – сказал Коччиоли.
– Простите?
– Денег или средств различных групп, компаний и фирм, поддерживающих партии, оппозиционные правительству. Поэтому тут одно с другим не вяжется. Если бы Мадрье напал на что-нибудь, правительство не преминуло бы этим воспользоваться.
– Кто вам сказал, что оно не воспользовалось?
– Простите?
Я перевел взгляд на зал бистро. Столпившиеся у стойки бара мужчины раскатисто смеялись. Воздух был пропитан запахом жареного картофеля.
– Хорошо, согласен, – неожиданно сказал Коччиоли.
Я взял из его пачки "Голуаз", лежащей на столе, сигарету и прикурил от его зажигалки.
– Вы знаете, кто такой Каспер? – спросил я.
– Да. Знаю, – ответил он.
– Вы знаете, где он? Вы могли бы это узнать?
– Нет.
Я раздавил сигарету о пепельницу.
– Вы тесно связаны с ними? – поинтересовался я.
– Можно сказать, что я никак не связан с ними.
– Можно, но это будет неверно.
– Послушайте, Тарпон, перестаньте цепляться ко мне. Вы не понимаете, как мы все завязаны. Мы – полицейские, коллеги, товарищи... Послушайте, мы делаем свою работу, и она не всегда бывает чистой. И могут сложиться связи между людьми, у которых в шкафу лежит труп... Вы меня понимаете, черт побери? И об этом трупе известно только нескольким полицейским, а другим незачем совать нос в шкаф.
– Но вы даже не знаете, входите вы в эту группу посвященных или нет. Очень практично.
Коччиоли поднес чашку ко рту, и я услышал скрежет его зубов. Несколько капель кофе пролилось на его подбородок. Он поставил чашку на стол резким движением.
– Я знаю, Тарпон, – сказал он. – Но вам объяснять что-либо бесполезно. Это ничего не даст.
– В настоящий момент, – продолжал я, – во всей Франции нет ни одного полицейского, к которому я мог бы обратиться. Зато пятеро или шестеро легавых, замаранных в этом деле, без колебаний уберут меня, если я выйду на них. Я не могу пойти в полицию. Но мне кажется, что на такого человека, как комиссар Шоффар, можно положиться, потому что его отстранили от этого дела. Но даже если я приду к нему, он все равно может упрятать меня за решетку, так как ему больше ничего не остается. А в тюрьме со мной может случиться все что угодно. Я могу повеситься в камере или что-нибудь в этом роде. Предположим, что я обращусь в Главную инспекцию полицейских служб...
