– Эжен Тарпон? – спросил тип, сидевший за моим письменным столом. – Комиссар Мадрье.
Я взглянул на него. Это был высокий и широкоплечий человек, с широким свиным рылом, маленьким курносым носом, капризными губками, бледно-голубыми глазами и белобрысыми волосами, напоминавшими паклю. Ему было лет сорок. На нем были пальто из верблюжьей шерсти на подкладке и серая фетровая шляпа, сдвинутая на затылок.
– Вы перестанете наконец целиться в меня? Я говорю вам, что я комиссар Мадрье.
– Докажите.
Он с улыбкой покачал головой, словно имел дело с капризным ребенком, затем левой рукой раздвинул пальто, расстегнул пиджак и тоже раздвинул его таким образом, чтобы мне был виден внутренний карман. Большим и указательным пальцами правой руки он медленно вынул из него бумажник, положил его на стол и открыл. Не опуская руки, я вошел в комнату, опасаясь нападения сбоку, но ничего не произошло.
– Вы один? – Я взял со стола открытый бумажник.
– Я предпочитаю работать один. Теперь вы мне верите?
Я опустил "кольт" и вернул ему бумажник. Мадрье встал, продолжая приветливо улыбаться, и стал убирать бумажник во внутренний карман пиджака.
– Что это за пушка?
Он протянул руку и взял у меня "кольт", подбросил его в руке, проверяя вес, и шутливо прицелился в стену.
– Это целая история, – вздохнул я.
– Хорош глушитель! – Большим пальцем он снимал и ставил на место предохранитель.
– Я думаю, что мадам Пиго была убита из него, – сказал я.
– Вот оно что.
Он нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, пробивший в стене воронку величиною с мандарин.
– Вот черт, – хихикнул он, словно сделал это не нарочно.
Но в этот момент я все понял. Когда правой рукой он вынул из кармана свой пистолет, чтобы пристрелить меня, я проскользнул за металлический шкаф с картотекой и толкнул его на голову Мадрье.
Недостатком комиссара Антонена Мадрье была его чрезмерная самоуверенность. После того как металлический шкаф обрушился на его голову и он присел на одно колено, а шкаф раздавил ему правую руку, на которую он опирался, я секунды две оставался без всякого прикрытия, и он мог выстрелить в меня в упор левой рукой из своего пистолета. Но он этого не сделал, потому что это не было им предусмотрено. Вопя от боли и ярости, он высвободил из-под шкафа раздавленную правую руку, в которой находился пистолет. При этом он потерял равновесие и завалился назад. Его левая нога распласталась на полу, а правая оказалась согнутой под ягодицами.
