Вчера на допросе я услышала новость.
– Сегодня похороны сестер Хвалынских, – с задумчивой миной произнес следователь Комарьков. – Может быть, все-таки напишем признательные показания, авось и в ад не попадете? – предложил он. – О душе думать надо, о душе своей – грешной и грязной!
Я тяжело вздохнула, потому что каждую ночь только о душе и думала. К тому же мне снились утопленницы.
– А когда я могу узнать результат моего тестирования на детекторе лжи? – подумав, спросила я. – У меня есть основания надеяться, что тестирование подтверждает мое алиби, потому что я не топила никого, как бы вы ни пытались утверждать обратное.
– Шутите? – улыбнулся Комарьков.
«Типичный желчный козел!» – снова уверилась я.
– Вы должны сотрудничать со следствием, Светлана Михайловна, – голосом пилы внезапно произнесла адвокатесса Волкова. – Следствие скоро закончится, и вам предъявят обвинительное заключение. У вас еще есть шанс дать признательные показания!
Я вздрогнула, потому что так пространно Виктория Игоревна еще не обращалась ко мне ни разу.
– Ваших рук дело? – протянул мне парочку каких-то снимков майор Комарьков.
– Господи помилуй, но это не они! – пробормотала я через минуту внимательнейшего разглядывания.
– Не они? – переспросил майор Комарьков. – А кто же тогда эти две дамы на фотографиях? Разве не сестры Хвалынские были хладнокровно утоплены вами в Москве-реке?
– Какие-то две тетки неизвестные, у которых свернуты шеи, – пробормотала я, возвращая фотографии. – Сестры Хвалынские не такие жирные, это, во-первых...
– А во-вторых? – пожевал губами следователь, переглянувшись с адвокатессой.
– Сестры имели очень скромные шевелюры, они стриглись сами, так что их прически я ни с чьими не спутаю! У каждой было довольно неряшливое каре, а эти двое какие-то заросшие, смотрите сами. – И я подвинула к Комарькову снимок, где густые и длинные волосы утопленниц были хорошо видны. – Похоже, эти двое тоже сестры, но только не Хвалынские! – вырвалось у меня.
Все это я вспомнила ночью в темноте и, закрыв голову руками, попыталась уснуть. И уснула, несмотря на страшный дождь за окном. В моем сне кто-то тоненько стонал, настолько тоненько, будто это не человек, а какое-то нещадно мучимое животное.
– А-а-а-а-а-а!
Внезапно я дико испугалась, потому что стон прекратился, и я проснулась, как самый натуральный параноик, – от тишины, которая пробирала до самых костей... В камере было просто невероятно тихо, лишь дыхание сокамерниц слышалось с каждой из коек... «Все нормально», – вздохнула я с облегчением. Напротив спала учительница химии Сороконожкина на втором ярусе, как и я. Привстав, я какое-то время смотрела на нее, мне вдруг показалось, что она спит с открытыми глазами, а ее зрачки отражают красноватый блеск дежурной лампочки.
