Она нажала на клавишу…«Я». Потом еще – «Ила». Подвинула стул ближе к машинке, чтобы было легче дотянуться до клавиш. «Ила Хилл, ваш специальный корреспондент…» Она задумалась и старательно напечатала – «… в Париже». Вдруг ее палец соскользнул с клавиатуры, и пять металлических плашек сбились вместе и застыли. Ила испуганно смотрела на машинку. «Черт (мама терпеть не могла этого слова). Черт, черт, черт». Она изо всех сил стукнула по машинке, но плашки так и не сдвинулись. Ила вскочила со стула так резко, что юбка затрещала по швам. Уткнувшись лбом в оконное стекло, она пробормотала: «Старая, глупая машинка. Еще ты мне будешь портить жизнь». Она со злостью толкнула стол, за которым только что сидела. Машинка жалобно задребезжала в ответ.
«Ну и что, подумаешь, ничего страшного, – утешала себя девушка. Она была абсолютно уверена, что сломала машинку. – Папа ведь может купить себе еще одну. Он богат. Он владеет крупнейшей пароходной компанией на Мичигане. Так неужели он не может позволить себе купить еще одну идиотскую пишущую машинку».
Улица, на которую выходило окно конторы, оставалась оживленной даже в субботу. Вдоль великолепных зданий в стиле барокко по булыжной мостовой спешили клерки, крепко прижимая к груди портфели, стремясь укрыться от порывов свежего мичиганского ветра. Хозяйки, вышедшие из дома за покупками, торопливо перебегали от одной лавочки к другой, стараясь держаться ближе к фасадам домов.
Угол Стейт и Мэдисон-авеню, по мнению папы, был самым оживленным деловым центром во всем мире. Довольно часто здесь возникали пробки, тогда трамваи, кабриолеты, телеги, лошади, люди – все смешивалось в бесконечную гремящую, кричащую толпу, которой не было ни конца ни края. Ила выглянула в окно и вспомнила о том, как жестоко ненавидит она этот мир, этих людей, свою жизнь. В то время как ее родной брат ушел из дома, стал журналистом и теперь разъезжает по всему свету, она должна покориться воле родителей, выйти в свет и заниматься поиском хорошей партии среди тупоумных маменькиных сынков. Нет, этому не бывать! Ярость снова заклокотала в ее груди, непримиримая, но вместе с тем беспомощная и бесполезная. Ила не знала, на кого ее направить. На маму? На чикагское общество, погрязшее в скуке ветхих традиций и правил? Или на своего брата Куайда, который избежал всего этого и живет теперь как хочет только потому, что родился мужчиной?
Ее взгляд задержался на фигурке хорошенькой, модно одетой девушки, легко взбегающей по ступенькам магазина дамских шляпок на противоположной стороне Мэдисон-авеню. Над дверью магазина был изображен орел, раскинувший в полете огромные крылья. Две сверкающие витрины зазывали прохожих, предлагая новые фасоны шляпок. «Куда ты бежишь, глупая девочка, – мысленно обратилась Ила к юной моднице. – Ты спешишь купить новую шляпку для своего первого выезда в свет, чтобы ночь напролет танцевать в ней с каким-нибудь болваном?» Горькая усмешка промелькнула на ее губах.
