Отец Поликарп хлопнул его что было силы по спине.
– Иди, да женского пола не трогай: женщины наполнены пометом дьявольским, как твой мешок сухим хлебом и жалкой милостыней. Квестарь, услышав эти слова, даже перекрестился.
– Что ты, что ты, я женщин обхожу за версту. Каждая богомолка скупее королевского подскарбия[20].
К ним подошел отец Лаврентий. Услышав, о чем идет беседа, он добавил:
– Избегай, брат мой, женских чар, они навлекают на нас гнев господень.
– Благодарю тебя, отец мой, за предупреждение, – ответил квестарь, – теперь я ни одну женщину не решусь ущипнуть за ляжку даже затем, чтобы выяснить, хорош ли на ней бархат.
– И не вздумай щипать: сон потеряешь. У меня в этом кое-какой опыт есть, – прошептал отец Лаврентий, поднимая палец.
– Одна мещаночка, отец мой, хвалила тебя как отличного исповедника, – так же шепотом ответил квестарь.
– Хвалила, говоришь? – изумился отец Лаврентий. – Да, чтобы другим грехи отпускать, надо их познать самому. Однако ты, брат, мужчина видный, гляди, как бы тебя бес не подцепил за нос. А жаль тебя – человек ты умный и стоящий. Ты, как и я, можешь еще понравиться, а языком мелешь не хуже любого проповедника.
– Да ну, где уж мне понравиться. Августин Карфагенский сказал: «Больше всего ценю я в себе то, что не нравлюсь самому себе». И я целиком с ним согласен. Вот этот прыщ на носу охраняет меня от любых соблазнов.
Отец Лаврентий рассмеялся, и рот его при этом стал похож на широко распахнутые Флорианские ворота в Кракове.
– Ох, братец, нос у тебя действительно паскудный, да еще с таким украшением…
Напутствуемый божьим словом, брат Макарий двинулся в путь. Отойдя от монастыря на почтительное расстояние, он затянул веселую песенку, то и дело обмениваясь поклонами с прохожими, спешившими на ярмарку.
В конце Славковской улицы около какой-то богатой кареты столпился народ, но гайдуки, не жалея ударов и ругательств, стали разгонять собравшихся. Брат Макарий задержался и осведомился у одного из зевак, что случилось. Никто, однако, не знал, чей это возок и почему он вызвал на улице такое волнение. В толпе были и итальянские, и французские, и фламандские купцы, но ни один из них не смог добиться толку у гайдуков, охранявших карету и бросавшихся на всех, как цепные псы. Вскоре появились блюстители порядка с алебардами и сразу же принялись наводить порядок. Они это делали так ретиво, что толпа быстро поредела, а многие из зевак побежали домой приложить медяк к полученному синяку. Какой-то нищенствующий студент сболтнул, будто сам дьявол по имени Велиал приехал на Вавель
