Когда стол опустел, а вина не осталось даже на дне, брат Макарий набожно перекрестился, почмокал, извлекая при этом из зубов остатки мяса, несколько раз рыгнул, установив при этом, что пища переваривается нормально, и вдруг почувствовал себя одиноким, ощутил острую тоску по обществу. Но в людской, кроме него, не было ни души, и лишь далекие голоса, доносившиеся через раскрытые окна, свидетельствовали о том, что в замке течет жизнь. Поэтому, не раздумывая, он нахлобучил капюшон на голову и вышел во двор. Уже смеркалось. Вдали сияли ярко освещенные окна замка. Осторожно продвигаясь вдоль стены, квестарь добрался до ворот, в нескольких шагах от которых высилась громада замка. Из верхних окон нежно лились звуки лютни; шум голосов смешивался с лаем собак. В замке происходило какое-то торжество.
Квестарь оперся о каменную стену. Потянул носом. Его предположения подтвердились! Нос его еще никогда не подводил, он прекрасно различил все ароматы, доносившиеся через открытые окна, – запах баранины, филейной колбасы, каплунов и прежде всего вина. Брат Макарий блаженно улыбнулся: он еще ясно ощущал во рту вкус выдержанного венгерского, и он даже причмокнул от удовольствия. Затем поглубже втянул воздух и настороженно вытянул шею.
– Ах, негодники! – сердито пробормотал он, судорожно потянув носом. – Ах, нехристи проклятые, а этот мускат они мне не показали! Пусть же небо покарает их за обман!
И он стал пробираться по лестнице на галерею.
Вдруг мимо него пробежал гайдук, видимо, торопясь куда-то с приказом госпожи. Брат Макарий прижался к стене, а когда шум шагов смолк, вышел из укрытия, подкрался ближе к окну и заглянул одним глазком. Перед ним был просторный, богато украшенный зал, какие встречаются в шляхетских замках; яркий свет ослепительно отражался на блестящем полу. В конце зала полукругом были расставлены столы, за которыми пировали многочисленные гости, там были отцы-иезуиты в праздничных одеяниях и весело смеявшиеся дамы из свиты владелицы замка. На почетном месте, одетая в скромное платье, сидела сама пани Фирлеева, а по обе стороны от нее – двое юношей в голубых рясах, и этим юношам она оказывала особое внимание. Тут же бродили собаки в ожидании подачек.
Квестарь увидел, как Ясько, стоя за креслом старой госпожи, с сосредоточенным видом подносил кушанья и едва заметными жестами давал указания остальным слугам. За всем следил сидевший в конце стола толстый иезуит, очевидно мажордом и главный распорядитель в замке. Он лишь взглядом отдавал Ясько приказы, которые тот схватывал на лету. Брат Макарий залюбовался пиршеством. При каждом тосте он судорожно делал сухим ртом глотательные движения, как бы помогая пьющим. Когда старый иезуит с трясущейся головой, сильно закашлявшись, не допил своего бокала, квестарь чуть не влез в окно, чтобы спасти драгоценную жидкость, но вовремя опомнился, закусил губу и застонал в отчаянии. Одна из собак вскочила и подбежала к окну. Квестарь отшатнулся в темный угол и затаил дыхание. Собака уперлась передними лапами о подоконник и тявкнула. Какая-то молодая женщина нежным голоском позвала ее и бросила большую кость. Собака завиляла хвостом, схватила подачку, но продолжала коситься на окно, ощетинившись и сердито рыча.
