– Опа! А я?! – только и успел вымолвить Анатолий, перед тем как дверь захлопнулась.
И уже больше не открывалась, несмотря на настойчивые звонки во внезапно умолкший домофон.
Опера с полчасика потоптались на ступеньках, продрогли и пешком пошли к станции метро “Василеостровская”.
Объявившийся только через сутки со страшной головной болью Акакиевич сказал, что абсолютно ничего не помнит из того, что с ним произошло за минувшие двадцать четыре часа, после чего зачем-то заказал себе в кабинет кафедру и пюпитр, чтобы стоя просматривать договоры, финансовые отчеты, рекламные плакаты и доносы некоторых особенно сознательных подчиненных…
* * *
Вообще– то домик, который мог бы заменить оперативную квартиру, был крайне необходим для реализации исключительно важного плана: Плахов с Роговым не один день прослужили в уголовном розыске и прекрасно понимали, на какой риск идет их начальник, оставаясь на службе в контрразведке. Благодаря не в меру активному Бурнашу Мухомора могли разоблачить со дня на день. Но, как говорится, против начальства выступает только сумасшедший, поэтому оперативники решили не спорить, а своими силами обеспечить Николаю Александровичу страховку.
И непосредственное исполнение этого ответственного плана было возложено на Васю Рогова.
Рано утром, несмотря на ужасную головную боль, Вася приступил к его реализации. Он разыскал на чердаке снятого дома старые солдатские штаны, хранившиеся там, наверное, со времен русско-японской войны, затем разорил огородное пугало, позаимствовав у него вылинявший френч с парой дыр, оставленных не менее чем полковой гаубицей, и фуражку с надорванным козырьком. Напялив все это на себя, он довершил туалет, мазнув по лицу сажей из печи и нацепив темные очки, которые, по счастью, оказались у Плахова. Затем, сунув на всякий случай за пояс пистолет и вооружившись сучковатой палкой – посохом – Вася направился к новому рабочему месту.
Уже через полчаса на широкой городской площади перед контрразведкой, на месте, которое прежде занимал чистильщик обуви, прохожие могли видеть убогого калеку – ветерана всех войн и баталий. Калека временами жалостливо выкрикивал что-то вроде “Памажите, люди добрые!”, а когда мимо проходила какая-нибудь сердобольная личность, даже пытался несчастно напевать:
Не увидит света Воин-бедолага. Там, у Баязета, Кончилась отвага. Бомбой опалили Ваську басурманы, Кровью окропили Сыру землю раны… Дайте хоть полушку Вы на пропитанье, Хлебушка горбушку, Иль воды в стакане…
