В ответ раздалось виноватое поскуливание, которое следовало понимать так, что — нет, потерпеть до утра было никак невозможно.
— Распустил я тебя вконец! — продолжал ворчать заспанный мужчина. — Знаешь ведь, что мне утром идти на работу, и совершенно на это плюешь! Самый ведь сладкий сон на рассвете! Никакой в тебе жалости к хозяину! Нет, все-таки ты неблагодарная скотина!
«Неблагодарная скотина» проскулила в ответ что-то жалобное и застучала когтями по ступенькам.
— Еще и темень такая! — сокрушался несчастный хозяин. — Хорошо хоть догадался фонарик взять, а то бы точно все ноги переломал! Опять последняя лампочка перегорела, а никому и дела нет!
Шаги собаки и человека постепенно приближались, и наконец на лестнице появилось круглое пятно света.
Собака негромко тявкнула, и тут же раздался удивленный голос хозяина:
— Девушка, вы что тут стоите в темноте?
— Темно, — проговорила я, оправдываясь, — до лифта не могу добраться… посветите мне, пожалуйста… и еще… — мой голос стал робким и неуверенным, — кажется, тут кто-то есть… кто-то прячется…
— Кто тут может прятаться? — недовольно спросил мужчина. — Никого тут нет! Карлуша, ты кого-нибудь видишь?
Карлуша, который при свете фонарика оказался жизнерадостным фокстерьером, тявкнул с большим недоверием.
— А вот тут, в углу, кто-то стоит… — робко произнесла я, сама понимая нелепость своих недавних страхов.
— Где? — Луч фонарика пробежал по ступеням, по стене с неизбежным объяснением в любви какой-то обворожительной Ксюше и осветил моего таинственного врага.
В углу, возле самой стены, стоял с самым невинным видом обыкновенный старомодный торшер — такой, какие стояли в каждой квартире лет этак двадцать назад, когда я пеленала своих первых кукол…
— Ни стыда, ни совести у некоторых, — завел Карлушин хозяин свою любимую арию, — лень до помойки дойти! Выбрасывают всякое старье прямо на лестнице! Людей только пугают!
Он сочувственно поглядел на меня и предложил:
— Ну давайте я вам фонариком посвечу, а то вы и лифт не найдете!
Я поблагодарила его и, стыдясь своего недавнего неоправданного страха, поднялась к лифту. Кабина послушно подъехала и открылась, озарив площадку ярким светом.
— Но вы уж так поздно одна не ходите! — ворчливо напутствовал меня собаковладелец, которого Карлуша нетерпеливо тянул к дверям.
Исполнитель любил это время — четыре часа утра. Последние гуляки угомонились и разошлись по домам, самые ранние пташки досматривают еще последние сны. Город пуст, как кошелек перед зарплатой. Никого не встретишь на улице, в подъезде, на лестнице — самое время для работы. Для той специфической работы, которой занимался Исполнитель.
