— Стрельцов? Это Вадим Глотов говорит. Ищу вора по кличке «Снегирь». Он работал на Михельса, вернее, один раз сработал, подготовив побег Невядомскому из тюремной больницы.
— Ох и зол я был на вас за этот побег, — сердито прерывает меня Стрельцов, — но тебе определенно везет, счастливчик. А Снегиря твоего я знаю. Ищи его в полуподвале углового дома в Столешниковом. На хлебах у Мокея-мойщика в Сандуновских банях. Больших дел у Снегиря давно не было. А о малых можно потолковать. Есть о чем…
Снегиря застал я сразу в его полуподвале в Столешниковом, точно следуя описанию Стрельцова… Снегирь собирался обедать и охотно угостил меня воблой в неограниченном количестве, узнав, что я пришел к нему от Стрельцова. Югова он не знал, а со мной, оказывается, встречался. Было это в прошлом месяце, иначе говоря, в октябре, когда сестра с матерью уезжали в эвакуацию, а меня, возвращавшегося вечером из редакции, загнали в бомбоубежище на Кировской улице. Снегирь был одним из трех мужчин, примостившихся у выхода из убежища, словесные портреты которых я по окончании воздушной тревоги сообщил по телефону Стрельцову. Немолодой, с глубокими морщинами у губ, Снегирь казался самым хладнокровным и рассудительным из тройки, от которой я и узнал о существовании множества опустевших московских квартир. Взгляд у него был цепкий, пронзительный, сразу запоминающий виденное. Одет хорошо: почти новый, видимо недавно купленный, свитер, синий — под стать глазам, туфли на толстой резиновой подошве, брюки темно-серые, прилично отглаженные, даже и не заметишь, что владелец их только что валялся на койке.
— У меня глаз точный, не ошибусь, если запомнил, — сказал он, говоря о нашей первой встрече. — Что же Стрельцов от меня хочет? Завязать мне или подождать лучшего случая?
— Помощи твоей хочет: где взять обоих немчиков?
— Кто брать будет?
— Скажем, я.
— Тебе их никогда не взять. Молод да и горяч слишком.
— Может, хоть дом укажешь.
— В том и загвоздка, милок, что адресов у них много. Знал бы, не стал молчать.
— Для Невядомского же сразу нашел.
— А я и не искал. К себе привез, у себя и поселил. Пока не вызнали. Князя ты взял?
— Точнее — мы. И Михельса возьмем. Только бы адрес, как ты говоришь, вызнать.
— Рад бы помочь, да не знаю. Честно говорю, не знаю. Скрывать бы не стал. Что мне Михельс? На него не работаю. Князь — другое дело. Свой. Да и то не жалею. Раз на дно идешь, там и сиди, а не льстись на тыщи.
— А ты на что льстишься, когда хлебный паек у рабочего человека из кошелька изымаешь? — вспомнил я отрепетированное со Стрельцовым мое «интервью» со Снегирем.
