Разрезав тельняшку, я обнаружил рану: левое плечо Николеньки было пробито в трех местах, на загорелой коже отчетливо выделялись три коротких плоских кровоточащих разреза.
- В тебя что, вилкой ткнули? - я попытался пошутить, обмывая рану спиртом.
В походной аптечке моего друга кроме пол-литровой фляжки этого универсального антисептика, бинтов и активированного угля, больше ничего не оказалось.
- Ага, вилкой. В-вроде той, к-которой с-сено ворошат, знаешь? - Николенька слегка успокоился, даже снова начал заикаться.
- Ну, рассказывай, боец, как это тебя угораздило? - я наложил на разрезы (или проколы?) ватный шиш, пропитанный спиртом и начал бинтовать Николенькино плечо, внутренне удивляясь, как ладно это у меня получается.
Но он думал иначе. Проигнорировав мой вопрос, Николенька скрипнул зубами (я вообще поразился его выдержке - спирт! На рану! А ему хоть бы хны!) и спросил:
- В первый раз? - имея в виду мои медицинские упражнения.
- Ага! - кивнул я, хватая второй моток бинта.
- Хреново у тебя получается, с-старик! Н-ну да ладно… Р-руку еще к-к туловищу п-примотай!
- Зачем?
- Ч-чтобы не ш-шевелилась… И вот ч-что… Д-давай тяпнем по р-рюмахе - и в койку. Все рассказы п-потом.
В Николенькином голосе было что-то такое, что заставило меня молча налить ему граммов тридцать спирта, он здоровой рукой сунул чашку под кран, секунду поглядел на мутно-белую жидкость и одним тягучим глотком отправил ее внутрь.
… И живые позавидуют мертвым!
Из древней клятвы
Я проснулся часа через четыре после перевязочной эпопеи. Секунду лежал в постели, соображая, что за странный хриплый вой разбудил меня. И вдруг, поняв, вскочил с постели и бросился к кровати Николеньки.
Мой друг пел! Лежа на спине, невидяще глядя ярко-голубыми, запавшими глазами в потолок, Николенька мычал какую-то дикую песню, варварский гимн, псалом или боевой марш - это могло быть чем угодно. Я позвал его по имени, тряхнул за здоровое плечо в надежде разбудить, вывести из сомнамбулического состояния, и словно обжегся - у Николеньки был сильный жар!
Он бредил, бескровные губы обметало сероватым налетом, простыня буквально промокла от пота. Худой рукой он шарил вокруг себя, пытаясь что-то нащупать, но не мог, и рука падала без сил…
Несколько минут я бестолково метался по комнате, пытаясь сообразить, что мне делать, потом схватил телефон, собираясь вызвать «Скорую». И тут Николенька заговорил! Это не было связной, обдуманной речью разумного человека - видимо, одурманенный жаром мозг моего друга просто подсовывал ему какие-то яркие воспоминания, пережитые не так давно. Николенька то разговаривал с какой-то женщиной, то объяснял, как надо копать шурф в песке, чтобы не осыпались стенки, то звал какого-то профессора, хихикал, потом вдруг изменился в лице - черты его лица исказил ужас, тело выгнулось дугой и он закричал: «Нет! Не надо! Я не возьму это! Это смерть! Арий! Арий!! Уходи! Не хочу!! А-а-а!». Затем Николенька разом обмяк, откинулся на подушку и затих. На губах пузырилась кровавая пена.
