Стоя на коленях возле ванны, Аманцио Берзаги придерживал за хвостик голову Кончетты и постепенно, слово за словом, узнавал, что убийством его дочери руководила эта гаденькая, трясущаяся карлица, которая теперь лежала перед ним в пальто и сапожках, судорожно стиснув в руке сумочку. Это она предложила сжечь Донателлу прямо так, заживо. А хлеставшая из крана ледяная вода уже заливала пол не только ванной, но и всей квартиры.
– Дальше! – потребовал он, дергая ее за хвостик.
Кончетту стошнило одной водой, после чего ее зубы снова стали выбивать мерную дробь.
– Все, – прохрипела она. – Потом мы вернулись домой, в Милан.
Не успела женщина закончить фразу, как в дверь позвонили.
– Ну что, дружок пришел на подмогу, да? – проговорил Аманцио Берзаги, с трудом поднимаясь. – Я из прихожей слышал, как ты его вызывала.
Он выпустил ее волосы. Не имея больше сил барахтаться, она спокойно ушла с головой на дно в своем элегантном, под стиль 30-х годов, пальто, вместе с разбухшей от воды сумочкой; на поверхность всплыли пузырьки крови, все еще сочившейся у нее из носа и изо рта.
Аманцио Берзаги заковылял к двери, и единственным его намерением в тот момент было ее отпереть. Старик отлично знал (поскольку слышал телефонный разговор Кончетты), что за дверью стоит Франко Барониа, сын Родольфо, то есть тот, кто заживо бросил его дочь в костер, а он пока просто-напросто собирался открыть ему дверь. Что и сделал.
При виде кровавого месива, каким стало лицо Аманцио Берзаги, при виде этой грозно нависшей копны седых волос плюгавенький, развязный типчик оцепенел на пороге от ужаса (отвага не является достоинством подобных субъектов). Не сработал даже инстинкт, обращающий трусов в бегство, потому Аманцио Берзаги ухватил его за длинные патлы, втащил в квартиру и пинком захлопнул дверь. Пожилой инвалид с изуродованным коленом, адовой болью в паху, подбитым глазом, несмотря ни на что, оставался в душе водителем гигантских автопоездов «Милан – Брема», «Милан – Москва», «Милан – Мадрид». Он, этот водитель, и нанес сокрушительный – непонятно, как у того типа голова сразу не раскололась, – удар убийце своей дочери, а за первым ударом последовал второй, третий, четвертый, пока наконец юный подонок не грохнулся лицом в лужу собственной крови.
Аманцио Берзаги, задыхаясь, присел на стул в тесной прихожей и задумался: уж не убил ли он это существо, валяющееся на полу без признаков жизни? Вполне возможно, ведь он бил его не так, как бьют в ковбойских фильмах, а награждал настоящими, тяжелыми тумаками, от которых остаются следы на всю жизнь.
