Бар находился в двух шагах от дома. Соблазн взглянуть в глаза убийце своей дочери был слишком велик, и Аманцио Берзаги не сумел его побороть. Вчера он смотрел на Микелоне совсем другими глазами, не зная, что бармен причастен к убийству Донателлы.
Вот уже много лет он заходил в тот бар – два раза с утра, два раза днем, один раз вечером. Причем не обязательно пил граппу – иногда ликер закажет, иногда просто «капуччино». Заведение было обставлено в убогом стиле эпохи всеобщего благоденствия: флиппер, музыкальный автомат, телевизор, радиоприемник – на случай, если нет ничего интересного по телевизору; смежный зал со столиками, накрытыми зеленым сукном для игры в карты; бар с холодильником, сквозь стеклянную дверцу которого видны колбасы, окорока, четверти швейцарского сыра и выставленные в ряд плексигласовые судочки с анчоусами, артишоками, каперсами; небольшая плита для пиццы, рядом витрина с пирожными и булками в целлофановых пакетиках; сооружение, напоминающее макет дворца Объединенных Наций из карамели, разнообразных жвачек и тюбиков с витамином С против гриппа.
– Доброе утро, – сказал Аманцио Берзаги, подойдя к стойке. – А что Микелоне? Его нет?
Хозяин стоял к нему спиной и сосредоточенно разглядывал в зеркальной стенке бара то ли фурункул, то ли какой-то лишний волосок, то ли пятнышко на коже; ответил не оборачиваясь:
– Доброе утро, синьор Берзаги. – Затем с унылым видом повернулся. – Нет, его нет.
– У него, наверное, выходной?
Выражение лица хозяина стало еще более кислым.
– Да у него всякий день выходной – является, когда пожелает, а я терпи, потому что другие еще хуже. Вам граппу, синьор Берзаги?
– Да. – Он залпом выпил, положил деньги на стойку и, пока хозяин отсчитывал сдачу, задал еще один вопрос: – Может, после обеда будет?
– А Бог его ведает! – отозвался хозяин. – Его милость никому не сообщает, когда соизволит прийти на работу, а искать ему замену – напрасный труд. – Он и себе плеснул граппы. – Вам он срочно нужен?
– Нужен, – ответил Аманцио Берзаги. – Но не срочно.
И пошел к выходу, тяжело припадая на больную ногу. Про себя машинально отметил, что идет по направлению к улице Ферранте Апорти. Утренний туман уже рассеялся, но небо затянуло тучами. Минут десять он посидел в скверике, среди голых клумб; с городского вокзала до него доносилась удушливая гарь, а четыре прилегающие улицы оглушались хаотическим грохотом почтовых фургонов, суетливых такси и грузовиков-мастодонтов. Аманцио Берзаги понимал, что ему не следует ходить на улицу Ферранте Апорта, но едва боль в колене чуть-чуть утихла, встал и направился именно туда.
