Миланцы убивают по субботам | страница 52

– Именно потому ты и не должен бросать дело, – отрезала Ливия. – Маскаранти один не справится, вас должно быть много, чем больше вас будет, тем меньше останется на свете этих подонков.

Если ты, мозг всей операции, сейчас устранишься, то что сможет сделать обыкновенный полицейский? В лучшем случае прочесать проспект Витторио и проверить документы у сутенеров, которые пасут своих курочек, шныряющих под портиками...

Дука молчал долго, минуты две, и наконец выдохнул:

– Спасибо, Минерва, – Нет, он не бросит это дело, наоборот, возьмется за него с еще большей яростью. В конце-то концов, он Дука Ламберти, потомственный полицейский, а не какой-нибудь нытик! – Ты права. Начну все сначала, припру к стенке эту мразь в бархатном пиджаке, устрою новый набег на аристократические бордели, перетрясу всех сводников мужского и женского пола, пока не найду скотину, которая выследила Донателлу, выставила ее на продажу, а потом убила...

– Успокойся, – сказала Ливия.

Комната его девочки стояла пустая. Он разобрал всю мебель и перетащил в подвал. А кукол уложил в пластиковые мешки и на рассвете самолично проследил, чтобы они попали в чрево фургона, собирающего отбросы... Некоторые воспоминания мешают жить, а ему надо было дожить до того дня, когда убийцы Донателлы будут наказаны.

Синьор Аманцио Берзаги вышел из бара на бульваре Тунизиа, прихрамывая чуть меньше, потому что граппа, как ни странно, оказывала благотворное воздействие на его изуродованное колено. А сегодня он выпил немного больше обычного, так что человек посторонний даже, наверно, и не заметил бы никакой хромоты – настолько уверенной, упругой (несмотря на грузное тело) была его походка.

Он нехотя отпер дверь парадного: возвращаться в пустую квартиру не было желания. Нынче пятница, хотя нет, уже суббота, час ночи; трудовая неделя окончена, в субботнее утро можно поспать подольше, иначе разве бы он позволил себе так задержаться и выпить столько граппы? От алкоголя настроение у него было приподнятое, однако дом, где он уже несколько месяцев жил один, без своей девочки, без Донателлы, все же действовал угнетающе, и каждый раз войти туда стоило ему усилий.

Он включил свет, потому что с детства боялся темноты, и тут увидел его под своим ботинком. Письмо. Впрочем, он не сразу понял, откуда оно, и потом не сразу убрал ногу. С трудом ворочая одурманенными граппой мозгами, наконец сообразил, что письмо засунули в дверную щель, и когда он отворил дверь, оно упало.