– Ну куда, куда вы меня тащите? – приговаривал старик без тени беспокойства.
Маскаранти немного подтянул бизона внутрь, бросив его на ковер из окурков и кровавых пятен, в который превратился пол лавки. А Дука подошел к женщине, стоявшей рядом с «опелем» и, казалось, не отдававшей себе отчета в том, что же произошло: она, по-видимому, и не представляла, что ее здоровяка Клаудио можно так быстро свалить.
– В машину – и чтоб духу вашего здесь не было, – сказал он. – Даю вам три часа, за это время вы должны успеть пересечь границу, потом все пограничные посты будут предупреждены. Ну, живо! – прикрикнул он. (Это было коварство с его стороны: чтобы за три часа доехать до границы, она будет так гнать, что, скорее всего, расшибется.) – Живо, я сказал!
Пока она садилась за руль и заводила мотор, он еще наорал на паренька с мотороллером:
– Прочь отсюда, не путайся под ногами! – И вошел в лавку, освещенную шестью светильниками – при дневном-то свете! – мощными, словно маленькие солнца, закрыл наполовину сорванную дверь, оставив снаружи солнце, и ветер, и весну.
– Взгляните, доктор Ламберти, – сказал Маскаранти, открывая дверь холодильной камеры; голос его как-то ослаб, потому что засосало под ложечкой и перехватило дыхание, хотя, он, как полицейский, и повидал немало на своем веку.
Дука сделал три шага вперед: он был врач и отсидел положенное количество часов в анатомичке, но выдержать зрелище этого нечеловечески обезображенного тела даже ему оказалось не под силу; он стиснул зубы и сказал:
– Закройте.
Маскаранти закрыл дверь, и его вырвало.
– Простите, – сказал он.
– Позвоните нашим и в морг.
– Надо прикрыть его брезентом.
– Скажете, чтоб захватили в морге, а я пока посторожу вот этого.
Он склонился над бесчувственным Клаудио Вальтрагой, с отвращением обыскал его, тут же нашел револьвер – скромную на вид, но очень мощную «беретту» – и молча протянул его Маскаранти.
– Оставьте себе, доктор Ламберти, – возразил тот. – Через минуту-другую он очнется, вы же не можете остаться с ним один на один, пока я побегу звонить.
– Не люблю оружия, – сказал Дука. – Предпочитаю действовать кулаками.
Но Маскаранти ни в какую не хотел брать револьвер.
– Доктор, да с этой скотиной нам и вдвоем не управиться без револьвера.
– Берите револьвер и ступайте звонить! – взревел Дука.
Окрик всегда действует лучше уговоров. Маскаранти взял «беретту» и, неуверенно потоптавшись на месте, вышел.
Дука поглядел на пол, на эту бесчувственную тушу. Не надо ненависти, доктор Ламберти, не надо ненависти, ваше дело – правосудие, а не вендетта; разумеется, человек, способный сотворить такое с себе подобным, вызывает ненависть, но цивилизованные люди должны в себе ее подавлять, должны отдавать себе отчет, что имеют дело с неполноценными, которые, получи они надлежащее воспитание, не дошли бы до такого предела.
