От лунного света, обволакивающего тепла и барабанного боя на поклонников Мани нашло помрачение. На росистом берегу Прорвы было принято новое судьбоносное решение. На лодках, вплавь и вброд по узкой песчаной косе толпа двинулась на Заячий остров. Посреди ночной реки запылали костры, закрутились языческие хороводы. Братание кумиров и публики и полная ломка сословных и иных перегородок продолжалась на брегах и в водах. Музыканты Мани скинули прожженные майки и джинсы и запрыгали вокруг костра голяком. Молодежь с восторженным ревом принялась разоблачаться. Из Ярыни подоспело подспорье: топоры, пилы, несколько ящиков водки и пяток связанных за лапы обреченно квохчущих несушек. По приказу Мани его гвардейцы принялись крушить едва вошедшие в силу березки. Борька мелким бесом крутился возле Мани, озвучивая указы и повеления.
– Мне нужен крест, большой, из дерева, – сквозь барабанную дробь прокричал Маня в толстое ухо Борьки.
– Сейчас сварганим, – подмигнул Борька.
– Нет, нужен с кладбища…
Через час огромный крест на почернелой подгнившей лапе был доставлен. Его водрузили на крутом обрывистом берегу, лицом к едва видневшейся в предутреннем тумане Ярыни. Сосновый крест, облитый бензином, запылал, роняя искры в сонную воду, означая время жертвы великим духам Гуедес. Маня схватил куриц за тонкие шеи и резким движением рук в стороны оторвал им головы. Стоя на высоком берегу, он поливал кровью толпу зомби, беснующуюся у его ног.
И тут среди обмазанных глиной и кровью тел вождь увидел темнокожую девушку дивной красоты. Она стояла поодаль опустив руки, по ее божественным щекам катились слезы. То была сама лунная богиня Ерцулие, подруга Солнца. Забыв про куриц, Маня подошел к ней и глядя в зачарованное, светлое от луны лицо, взял окровавленными пальцами ее послушную руку. Он узнал ее сразу. Это была великая жрица, его Мамбо. Лишь она одна может оживить древнее колдовство черных племен и оградить своими заклятиями и оберегами «гри-гри» его священный путь.
Смекнув в чем дело, подданные обвили темнокожих «короля и королеву» душисто-пьяными венками из ромашек и таволги. И вождь куриной кровью собственноручно начертил священные знаки «веве» на лбу и плечах девушки, посвящая ее духам Гуедес. Потом Маня нарисовал на песке знак Ерцулие – человеческое сердце.
Он больше не был Мануэлем, жалкой обезьяной белых. Рядом с ней он станет могущественным духом, Гуедесом смерти, самим бароном Самеди. Земное воплощение барона Самеди носит строгий черный похоронный костюм и черный узкий галстук. Глаза его спрятаны под черными очками и полями широкополой черной шляпы. Барон Самеди курит дорогие сигары, обжорствует и пьет. Его символы – гроб и фаллос. Это самый уважаемый и могущественный Гуедес из сотни лоа, почитаемых в религии вуду. Безрогие козлы, резвящиеся на ночном берегу, – его стадо, его рабы, его зомби. Это то, о чем говорил ему Хунган.
