Но доклад Косберга произвёл на меня впечатление своей чёткостью, определённостью, глубокой уверенностью докладчика в том, что больше таких неполадок не будет и быть не может, а главное — масштабом сделанного.
— Работа проведена большая, — резюмировал общее мнение Королев.
И это лаконичное замечание означало многое: и санкцию на использование третьей ступени в последующих пусках, и отпущение грехов конструктору означенной ступени, за неполадки в работе которой он — будьте покойны — успел получить от Королева в своё время полную порцию громов и молний.
Интересно, что, в отличие от большинства других приметных на космодроме людей, Семён Ариевич в частной обстановке — в гостинице или во время хождений по бетонке — вопросов техники или, тем более, высокой науки почти не касался, явно предпочитая темы вполне житейские — от анализа погоды текущего года (подобной которой почему-то почти всегда «не припомнят старожилы») до проблем гастрономических, в которых был большим знатоком и обсуждение которых чаще всего начинал словами: «А хорошо бы сейчас съесть…» — и развивал далее своей хрипловатой скороговоркой мысль в том, что именно хорошо было бы сейчас съесть, с таким вдохновением, что у слушателя действительно возникало острое желание немедленно отведать упоминаемые оратором яства. Лишь впоследствии я узнал, что сам наш соблазнитель был, если можно так выразиться, гурманом-теоретиком: врачи предписали ему строгую диету.
В.В. Парина, А.М. Исаева, С.А. Косберга уже нет в живых, но они навсегда останутся в нашей памяти среди самых интересных и значительных людей, с которыми ассоциируется в сознании та неповторимая весна.
Я не раз замечал, что специалисты в какой-то конкретной области науки и техники, как правило, относятся с известным скептицизмом к литературе, живописующей их профессию или хотя бы соприкасающейся с тем, что представляет для этих специалистов основное содержание их жизни. Врачи, в своём большинстве, довольно прохладно воспринимают романы, повести и рассказы о врачах, учителя — об учителях, геологи — о геологах и так далее.
И вот на фоне этой давно замеченной мною (хотя и непростой для объяснения) антипатии особенно удивительной показалась мне явная популярность, которой пользовалась на космодроме всяческая фантастика.
В короткие свободные минуты её охотно читали.
Нарасхват шли книги Станислава Лема, братьев Аркадия и Бориса Стругацких, Ивана Ефремова…
Обнаружив эту симпатичную аномалию читательских приверженностей, я подумал было, что причина такого благожелательного отношения специалистов космоса к космической фантастике заключается, хотя бы отчасти, в отсутствии «космической реальности», по каковой причине написанное на эту тему писателями до поры до времени было попросту не с чем сравнивать.
