Дрожащей рукой я отдала письмо Ардаматскому и сказала:
– Я не буду ничего примерять. Он даже… оттуда… пытается нами командовать…
– Ты непременно примеришь, Рита, – мягко, но с нажимом ответил Иван. – Платье должно сидеть как влитое.
– С чего ты взял?! С этим письмом… вообще… надо в милицию… Может, Назаренко кто-нибудь вынудил все это сделать! Ты был в милиции, Ваня?!
– Во-первых, ты прекрасно знаешь, что вынудить Илью что-то сделать было невозможно. А во-вторых… – Он достал из кармана конверт. – Ты смогла бы пойти в милицию, если бы прочитала это?
Я взяла конверт. На нем после фамилии и имени Ардаматского высоким и колючим почерком Назаренко без единого знака препинания было написано: «Не вздумай идти в органы Ваня я же знаю как ты любишь Валечку». Валечкой звали десятилетнюю дочку Ардаматского. Многие отцы любят своих детей. Но Иван любил свою Валечку сентиментально, трогательно и даже болезненно. Зная Илью, который ничего не делал бесцельно и бессмысленно, Ардаматский, конечно же, ни в какие органы не пошел и никогда не пойдет. И я его понимала. Если бы я получила подобное предупреждение, то по требованию Назаренко ради такого любимого существа, каким являлась Валечка для Ивана, могла бы пойти на похороны вообще голой.
– Так что… примеряй, Рита, – сказал Иван, когда я возвратила ему конверт. – Я пока выйду… посижу на кухне…
Платье до пола из тонкого струящегося шелка годилось для похорон только черным цветом. Оно было сильно декольтированным, без бретелек. Лиф так утягивал фигуру, обнажал и приподнимал грудь, что я неплохо смотрелась бы в этом платье на каком-нибудь балу, но уж никак не у гроба. К платью полагались широкополая шляпа с черной вуалью, закрывающей почти все лицо, многоярусное ожерелье, серьги и браслет из крупного черного жемчуга.
Когда я в таком виде вышла на кухню, Ардаматский аж крякнул от изумления.
– Раз платье можно подогнать, то предлагаю срочно сшить какую-нибудь накидку на плечи, а то я выгляжу дорогой шлюхой, – сказала я. – Тебе не кажется?
– Кажется… – промямлил Иван. – Но… скорее всего, он так и задумал…
– То есть ты не позволишь мне прикрыться?
– Я действительно очень люблю свою дочь, – после длительного молчания ответил он.
Я вспомнила, что готова была бы пойти на похороны голой, если что… и не стала уговаривать Ардаматского. Наплевать мне на всех. Похороню Илью и удалюсь из мира бизнеса навсегда. И пусть эта элитная тусовка чешет языки сколько хочет. Какое мне до них дело! В письме Назаренко было еще требование, чтобы моим спутником на похоронах был все тот же Ардаматский. Это меня устраивало. Ленечка не увидит меня в таком претенциозном виде, и на том спасибо.
