Старушки еще что-то говорили, но я уже не слышала и плохо понимала то, о чем они говорят. На ватных ногах я пошла прочь от подъезда и, обойдя дом, стала всматриваться в светящиеся окна. В одном из этих не закрытых шторами окон я увидела силуэты мужчин, и это были до боли знакомые силуэты. До боли, до ломоты в костях и до душераздирающего крика...
Не знаю, сколько я простояла под окном (мне казалось, что прошла целая вечность), но через определенный промежуток времени мужчины в махровых халатах подошли к окну, обнялись и закурили. Нет, это было не так страшно. Самое страшное состояло в том, что одним из этих мужчин был мой муж. Он страстно поцеловал своего молодого спутника в шею и довольно улыбнулся. А ведь я уже даже забыла, что он умет так целоваться...
Я смотрела на эту идиллию и изо всех сил старалась не разрыдаться. И этого человека я так сильно любила, а может быть, даже люблю... И ради этого человека я готова отдать все на свете, только бы быть рядом с ним... И ради этого человека я отказалась от своей жизни? Господи, да как же можно быть такой слепой! И ради этого человека я не иду на работу, благодаря его дурацким принципам превратилась в домохозяйку только для того, чтобы жить им. И это из-за него я не сплю ночами, страдаю, дурнею, быстро старею...
Я стояла за деревом (так, чтобы меня не было видно) ни жива ни мертва, смотрела на двух нежно воркующих голубков, смахивала слезы и почему-то вспоминала тот момент, когда Пашка приехал в родильный дом поздравить меня с рождением сына. Боже, какой же он был счастливый. Он стоял внизу, я выглядывала с пятого этажа, и мы оба кричали от счастья, как умалишенные. А потом, открыв банку ярко-красной краски, которую он с собой притащил, он нарисовал на асфальте два сердца и написал о том, как сильно он меня любит. И это были не просто два сердца. Они были сросшиеся, как сиамские близнецы, словно пустили корни друг в друга. Краска была такой яркой, что со стороны могло показаться, что человек, который нарисовал эту трогательную картинку, написал ее кровью. Когда я сказала об этом Пашке, он сказал, что для него не существует преград. Если нужно, он распишется в нашей любви кровью. Господи, как же мне тогда верилось, что он так сильно любил...
А еще мне показалось, что меня больше нет. Я осталась где-то в другом измерении, в другой жизни, где нас было двое. А сейчас я представляла собой всего лишь какую-то оболочку, которая пыталась доказать самой себе, что она еще жива. Где-то там осталась та жизнь, где я была полна сил, энергии и вдохновения. В той жизни мне было не больно. Мне было в ней хорошо.
