Свобода от равенства и братства. Моральный кодекс строителя капитализма | страница 31



Резкое это было время! После окончания эпохи наполеоновских войн и до пресловутого 1913 года в странах, охваченных Великим Переходом, в 7 раз выросла производительность труда, ВВП на душу населения подскочил втрое, число сельских жителей сократилось на две трети, а объем мировой торговли увеличился аж в 30 раз! Это сама Современность, пуская пар и грохоча железными ребордами, набирала ход…

«Зачем эта скорость сообщений? – пугался Гоголь, видя все ускоряющийся мир. – Что выиграло человечество через все эти железные и всякие дороги, что приобрело оно во всех родах своего развития?.. В России давно бы завелась вся эта дрянь сама собою – с такими удобствами, каких и в Европе нет, если бы только многие из нас позаботились прежде о деле внутреннем так, как следует».

Наивный простачок… Такой же наивный, как Петр I, который, видя отставание России от цивилизованного мира, решил своей маленькой головой, что суть этого отставания – технологии. И что вполне достаточно будет для ликвидации отставания пересадить на почву России только листики, не пересаживая корней. А между тем, технологии – только вершки. А корешки российского отставания – в отсталой социальной базе. Поэтому бессмысленно на рабской почве пытаться вырастить развитую промышленность – завянет. Как завял социалистический эксперимент, несмотря на то что его обильно поливали кровью…

Когда-то половина бюджета аграрного государства уходила на содержание военного аппарата. В эпоху угля и пара доля госрасходов, приходящаяся на военные нужды, начала неуклонно сокращаться, и в современных государствах не превышает 5–10 %. Остальное страна может тратить на людей – платить пенсии, пособия по безработице, содержать школы и госпитали для неимущих. Таким образом, промышленность своей индустриальной мощью объективно гуманизировала нравы и улучшала качество жизни простого народа.

Однако начало капитализма вовсе не было радужным. Те, кто читал «Оливера Твиста», наверняка помнят картину ужасающей черной бедности и естественным образом сопутствующей ей жестокости, в которой варились английские низы XIX века. Если раньше крестьяне, жившие в деревне, всегда могли прокормиться натуральным хозяйством, даже не имея денег, то в условиях города массовое увольнение с фабрики грозило массовой же голодной смертью. Нещадная эксплуатация, копеечные зарплаты, 14-часовой рабочий день… В общем, как писал чуть позже Горький, «пожив такой жизнью лет пятьдесят, человек умирал».