– Нет, Константиновского. Даже был фельдфебелем роты в училище.
Толмачев вздохнул:
– У меня двое сыновей легли, один еще в Восточной Пруссии, он был Михайловского, а другой – в Галиции. Вот мы с Александрой Ивановной и остались одни.
Листер промолчал.
Воцарилась пауза, такая грустная и такая знакомая в те годы, когда все считали ушедших.
– Ну, а вы как живете с большевиками? – прервал молчание Толмачев.
– Живу.
– Ведь вы кадровый?
– Кадровый.
– Ну и как?
– Да, как вы сказали: гроза есть гроза!
– Теперь это уже вы говорите, – улыбнулся Толмачев.
– Да ведь, в конце концов, – продолжал Листер, – отечество одно, народ один, служба одна, в основном ничего не меняется. Люди как деревья: если корни уходят достаточно глубоко, дерево переживет все бури.
Толмачев вздохнул.
– А как мы далеко от первого эшелона? – спросил он, видимо желая переменить тему.
– Комендант говорит, что потерял связь с ним. Первый эшелон вышел на неделю раньше нас, но на последней узловой станции выяснилось, что он не проходил. Надо полагать, изменил маршрут и от Бологого взял через Рыбинск. Теперь уж до Самарканда вряд ли увидимся.
– Который из наших двух эшелонов главный?
– Тот, первый. Там начальство, артисты и самое важное – вагон-кухня.
– Да, тогда тот главнее. А кто с нами едет?
– Насколько я вижу, – ответил Листер, – вы, ваша семья, моя скромная персона, Паша, его друг, назвавшийся Глебом (я замер), и третий молодой человек, Борис, отставший от труппы, по-видимому, актер.
Как раз в это время вошел Ратаевский.
– А вот и Борис, легок на помине, – сказал Толмачев. – Мы только что говорили о вас. Где вы пропадали?
– Был в городе.
– А мы тут перебирались. Что же вы нашли в городе?
– Да… – протянул Борис, – хотел посмотреть местный театр, думал встретить кого-нибудь из знакомых.
– Ну и как, повезло вам?
– Да, нет, – неопределенно ответил Ратаевский.
– Ну так вот, – вставил Листер, – мы говорили о вас и решили, что вы отставший от главного эшелона актер.
– Не актер, а помощник режиссера, по-советски – помреж.
– Ах, простите! – чуть насмешливо отозвался Листер.
– Начинающий, – быстро поправился Борис.
– Опера или драма?
– Ни то, ни другое, новый театр, – ответил Борис – Но я, конечно, пока не работаю самостоятельно.
– Но вы так молоды, – тянул Листер. – Я представлял себе режиссеров не иначе, как убеленных сединами.
– Да, так было, а теперь все переменилось.
– Помолодел театр?
– Да, отчасти помолодел.
– Тогда это хорошо.
Ратаевский внезапно вспылил:
