После окончания второй мировой войны мы вернулись в Кливленд, и Барни снова забрался в ванну. На сей раз ее уже использовали не для тренировки легких, а в качестве подводной лаборатории. Хотелось создать простой и недорогой подводный фотоаппарат. Мы шли по пути проб и ошибок, так как даже в 1945 году по подводным фотосъемкам было мало литературы. Имевшаяся аппаратура была громоздка, непомерно дорога и изготовлялась только на заказ. Нам же хотелось путешествовать налегке, следовать за приливами и отливами и за приключениями, где бы мы с ними ни сталкивались. За приключениями не угнаться, если обременять себя тяжелыми треногами и сложными железными ящиками. Мы стремились к простоте, а простота порой вела к неудаче.
Во время нашей поездки на Маркизские отмели в 1935 году наш опыт подводного погружения принес одни разочарования, а опыт фотографирования потерпел полное фиаско. Наш водолазный шлем в конце концов стал вершей для ловли омаров, а наша кинокамера, заключенная в специальный водонепроницаемый резиновый мешок, хотя и не имела дефектов, подвела нас в самый критический момент. Кнопочный привод включился под воздействием давления воды, аппарат заработал, и мы не могли его выключить. Из беспорядочной смеси, запечатлевшейся на пленку, нам запомнилось несколько ярких и ясных кадров, но этого было достаточно, чтобы придать нам силы вновь приступить к исканиям.
Наш старый резиновый мешок уже пришел в негодность. Но у нас был друг, работавший на предприятии по изготовлению пластмасс, которое в тот момент выпускало прозрачные пластмассовые мешочки для сильнозамороженных кур.
— А они водонепроницаемы? — поинтересовались мы у него.
— Безусловно, — заверил он нас.
Наша кинокамера «Истмен сине-Кодак» была меньше курицы и хорошо умещалась в мешочек. Сквозь прозрачную пластмассовую оболочку нам были хорошо видны все установочные устройства. Мы могли без труда включать и выключать рычажок привода. С одного конца мешочка вмонтировали стеклянное окошко, зажатое в латунное кольцо; другой конец мы закрыли герметическим зажимом. После этого Барни вместе с мешочком погрузился в ванну.
Лежа в ванне во втором веке до нашей эры, Архимед отдавался думам. Вдруг ему пришел в голову основной принцип, что твердое тело, опущенное в воду, вытесняет объем воды, равный его собственному. Выскочив из своей ванны, он закричал:
— Эврика, эврика! (т. е. «нашел искомое»).
И как эхо прозвучал голос Барни:
