– Но ведь ты можешь прийти ко мне, – предложила Миа. – Мама будет рада познакомиться с тобой, и мы вместе пообедаем, а потом ты останешься на ночь, – она поколебалась, продолжая, – я устрою так, что она не узнает.
Они вместе готовили ужин в маленькой уютной кухоньке дома, где Миа родилась и выросла, и в какой-то момент она поймала себя на том, что болтает без умолку. Ведь в последние годы у нее было не так-то много возможностей выговориться. Но она попыталась вести себя как можно сдержаннее, чтобы Глен не ощущал неловкости.
Она рассказала ему о своем отце, который погиб во Вьетнаме, и о тех немногочисленных смутных воспоминаниях о нем, которые у нее сохранились Она рассказала ему про Лауру, какая она чудесная и как она только что поступила в колледж, когда у мамы обнаружили этот ужасный рак, и что, конечно, Миа вполне могла сама взять на себя заботу о маме, не вызывая Лауру домой.
– Ну так где же она сейчас? – попытался спросить Глен, и впервые она увидела в ею глазах вспышку гнева. – Где проводит время твоя чудесная сестра, пока ты сидела возле матери все эти годы?
Но Миа предпочла не замечать его язвительности, с увлечением продолжая повествование о своей жизни.
Они пообедали вместе с матерью, которая просидела за столом целый час, пока не пришлось вернуться в постель из-за ужасного приступа кашля, приведшего в ужас Глена. И все же его тронуло обаяние ее матери, как когда-то многих знавших ее мужчин, и вскоре ему уже не казалось столь уж удивительным, что в свое время Лиз Таннер поражала окружавших изяществом и тонкостью черт, а ее нежные белокурые локоны украшал голубой тюрбан. У нее была по-прежнему милая живая улыбка. Она развлекала Глен забавными историями из ее опыта учительницы начальной школы, и Миа была счастлива, глядя, как хохочет Глен.
Пока Миа помогала матери поудобнее лечь в постель, он отправился на кухню мыть посуду.
– Он замечательный, – прошептала Лиз Таннер, сжимая руку дочери. – А ты уже взрослая женщина. Не позволяй ему уйти теперь домой, если хочешь его, – и с одобрения своей матери Миа открыто и просто ввела Глена в свою спальню, смущенно сообщив ему, что она до сих пор девственна. Было такое ощущение, что он знал об этом раньше, что он ничего другого и не ожидал от двадцатичетырехлетней старой девы. Во всяком случае он не выказал удивления.
– Чему же здесь удивляться, Солнышко? – успокоил он ее. – Разве все эти годы ты могла распоряжаться собой так, как хотела?
