Осень на краю | страница 127
– Ишь, конспираторша, – проворчала Марина, которой ужасно не хотелось никуда идти, хотелось полежать, распрямить усталые ноги. Но, видимо, у Грушеньки что-то произошло, и это «что-то» совершенно определенно имело отношение к будущему побегу военнопленных.
Поэтому Марина только подремала с четверть часика под тихое воркованье и смех Павлика и Сяо-лю, наперебой ныряющих пальчиками в кулек с «лампасейками», и вновь отправилась в путь.
Грушенька уже ждала ее – стояла около черепахи, положив ладонь на ее глыбу-голову, ноздреватую и замшелую. Одета девушка была в точно такое же нежно-зеленое платье, как и ленточка на ее письме, и Марина почему-то разозлилась. Сама она даже в Энске, даже в лучшие свои времена, помнится, бегала в юбках с обтерханным подолом, в самых простых нитяных чулках, поношенной мужской куртке и мужской кепке козырьком назад, а книжки носила даже не в сумке, а перетянутыми ремешком. Не от лени или неряшества, хотя, конечно, возиться с изощренными туалетами ей было лень, но прежде всего таким образом она старалась подчеркнуть свою полную независимость, как бы отрекалась от своего класса, в среде которого одежда женщин играла такую огромную роль. Нет уж, Грушенька от своего класса никогда не отречется. Вот уж чего не будет, так не будет!
Марина подошла, поздоровалась небрежно, изо всех сил скрывая настороженность и тревогу. Грушенька только кивнула – глаза ее были отчужденно-печальны: никак не могла, видимо, забыть и простить, каким тоном разговаривала с ней Марина, а главное – о чем разговаривала! Не тратя времени ни на какие словесные реверансы, девушка сказала:
– Мне Мартин записку прислал.
У Марины резко, сильно стукнуло сердце. Ей и в голову не пришло, что это может быть любовное послание, несмотря на то что знала: Мартин влюблен. Наверняка записка имеет касательство до побега… Но при чем тут Грушенька?! Или Мартин еще не расстался с мыслью, что Грушенька помогает пленным? Идиот!