Марина медленно кивнула:
– Грушенька, я поняла. Ты хотела мне сказать, что не можешь любить Мартина. Ну и хорошо. Значит, меньше горевать будешь, когда он решится бежать.
Нет, Андреас не говорил ей, что среди его товарищей по бегству будет Мартин, Марина просто сложила два и два и получила четыре. Уж очень заговорщический вид был у мужчин, когда они разговаривали в «Чашке чая». И так волновался руководитель оркестра, предупреждая Мартина о возможных неприятностях. Наверное, разговор тогда шел именно о побеге…
– Бежать?! – воскликнула Грушенька. – С чего вы взяли? Откуда вы знаете? Мартин сказал вам? Но каким образом? Вы встречались?
Да, Грушенька не лгала – она была равнодушна к Мартину. Ни тени ревности не прозвучало в голосе – только любопытство.
– Если я тебе скажу, ты отцу не выдашь? – быстро спросила Марина.
– Никогда, – так же быстро ответила Грушенька.
Марине смертельно захотелось рассказать ей про Андреаса, про те несколько часов упоительных ночных объятий. Поделиться своим счастьем хоть с кем-то! Показать Грушеньке, которая всегда смотрит на нее с недоуменным сочувствием и даже с жалостью, что она, ссыльная, брошенная, одинокая женщина, мать невесть от кого прижитого ребенка, смогла стать предметом бешеной страсти.
Марина осеклась в самую последнюю минуту!
Нельзя. Эта девчонка из стана врагов. Если ей взбредет в голову хоть что-то где-то ляпнуть…
– Я скажу тебе потом, когда ты выполнишь мою просьбу, – ответила уклончиво.
Верный ход: ох, как заблестели глаза у любопытной маленькой мышки, которая прямиком бежит в расставленную мышеловку!
– Все, что хотите, Мариночка Игнатьевна! Все, что хотите, сделаю!
– Поклянись.
– Христом Богом клянусь! – Грушенька обмахнулась широким крестом. – Да провалиться мне на этом месте! – И спохватилась наконец: – А что сделать-то надо?
– Я хочу, чтобы ты сейчас пошла со мной в «Чашку чая» и передала Мартину записку, – сказала Марина. И, увидев, как потемнели испуганно глаза Грушеньки, как откинулась назад ее голова, как задрожали губы, словно готовясь взять назад свою глупую клятву, как стиснулись испуганно руки, угрожающе нахмурилась: – А не то отец твой узнает все о твоих танцах с ним, о том, что он тебе в любви признавался, а ты к нему на свидания бегала.
– Я?! – нелепо раскрыла рот Грушенька. – Но это неправда!
– А ты докажи! – злорадно усмехнулась Марина и, закрепляя свою власть над Грушенькой, добавила: – То, что ты с ним танцевала неприличный танец в обнимку, кто угодно подтвердит. А поверив в это, отец твой и во все остальное поверит… особенно если я скажу, что вы с австрийцем у меня встречались. И тогда тебе несдобровать!
