Олега они нашли в одной из таких палат, где лежали трое «тяжёлых» — забинтованных, мрачных молодых мужчин, которым судьба уготовила это серьёзное испытание: госпиталь, операции, физические и душевные муки.
Нина Алексеевна со страхом смотрела по сторонам, на калек-собратьев по несчастью её сына. У одного парня поверх одеяла лежала забинтованная, с кровавыми ещё пятнами культя руки; другой сидел на койке, поджав под себя здоровую ногу, другая была без ступни; третий, укутанный бинтами по самую шею, видимо, отходил сейчас от операции — лежал с отрешённым лицом и закрытыми глазами, тихо стонал.
Олег лежал в дальнем углу палаты. Он был в сознании.
Он узнал родителей, слабо, незнакомо улыбнулся. А они его не сразу и признали — так он сильно изменился, исхудал, осунулся, выглядел ужасно бледным, беспомощным. И тоже был весь в бинтах, в больничных запахах и был сейчас под капельницей.
Нина Алексеевна торопливо подошла к койке, села на белый госпитальный табурет, прижала к лицу его здоровую тёплую руку.
— Сынуля! — только и могла она сказать. Удержала себя от слёз, Михаил Яковлевич категорически запретил ей плакать при сыне, это ему только вредит, такой серьезный «ранбольной» должен получать от окружающих, в первую очередь от врачей, тем более от родителей, силу и надежду на выздоровление. Сам Михаил Яковлевич стоял у койки сына, стараясь улыбаться ему ободряюще, чтобы сын прочитал в его глазах: всё не так плохо, парень. Держись и не вешай носа.
— Яковлевич! — Олег улыбнулся ему в ответ. — И ты приехал.
— Как же я мог не приехать, сынок?! Мы с мамой, как только узнали…
— Вы уже говорили с врачами? Какие у меня перспективы? Они же мне мало что говорят.
— Раз мы тут, сынок, то перспективы у тебя хорошие. — Михаил Яковлевич по-прежнему старался говорить бодро и убедительно. — Сейчас пойдём к начальнику госпиталя, всё точно узнаем о ранах, о назначенном тебе лечении. И всё, что нужно, сделаем. Ты, главное, не волнуйся, соберись с духом.
— Хорошо, я буду стараться. — Олег устало прикрыл глаза. Даже этот короткий разговор забрал у него много сил.
Они решили больше не утомлять его.
Александровы отправились к начальнику госпиталя.
Моложавый, по-военному коротко стриженый подполковник медицинской службы, прошедший в свое время Афганистан, видевший смерть российских солдат, хорошо понимающий горе их родителей, не стал лукавить, говорил прямо:
— Положение вашего сына тяжелое. Такие раны действительно несовместимы с жизнью, тут мои коллеги не преувеличили. Спасти его может только чудо. Даже не знаю, какое именно. Может быть, ваши, родительские молитвы, может быть, его собственный организм, желание побороться за жизнь. Это много значит. Олег ваш — крепкий парень, волевой. Но всё равно, выдержать такое испытание может далеко не каждый.
