— Я дал священную клятву айдинцам, — говорит Кусэр, поглаживая свою черную бороду.
— Я тебя не уговариваю, — пожимает плечами Хултан-гол и встает. — Конечно, путь далек и в пути тебе придется терпеть нужду, но ведь это тебя в конце концов приведет к благу. Джангархан поселит тебя и твой народ в лучшем месте нашей державы, там, где нижняя часть земли заворачивается кверху. И он сделает тебя главным везиром и во всем будет советоваться с тобой! Подумай!
— Если бы я клятвы не дал, я бы подумал, — гордо говорит чернобородый Кусэр.
Возле красивой, обшитой кусочками бархата юрты Кусэра сидит старуха Мясекай. Она одета по-башкирски. На голове ее простая деревенская шаль. Из юрты выходит Хултан-гол и удаляется. Старуха делает вид, что не знает его.
Задумался внутри юрты чернобородый Кусэр.
Старуха Мясекай приоткрывает дверную кошму, входит, обращается к Кусэру в крайнем волнении:
— Я пришла тебя предупредить, о Кусэр! Старейшина Кусмэс задумал против тебя черное дело…
— Кто ты? — прерывает ее Кусэр.
— Я из его племени. Сегодня ночью я взбалтывала кумыс возле юрты Кусмэса. И слышала, он сказал: у одного народа не может быть две головы. Он хочет тебя убить!
— Ты лжешь! — гневно говорит Кусэр.
— Если я лгу, пусть ложе мое будет сложено из змей и жаб, пусть воды на моем пути будут отравлены и пусть встретится мне днем медведь, а ночью — дьявол! Я говорю правду.
— Но Кусмэс дал мне священную клятву…
— И ты поверил клятвам Кусмэса! О, несчастный! Да знаешь ли ты, что двадцать лет назад это он поверг тебя в безутешное горе, заставив оплакивать сына!
— Что ты сказала?! — Кусэр вскакивает.
— Да. Это он твоего сына украл и убил.
— Убил?! — Кусэр замахивается на старуху, но рука его опускается, он говорит тихо: — На кончике языка у тебя мед, а во рту яд. Уходи прочь. Я не верю тебе.
— Сейчас поверишь…
Старуха Мясекай достает из складок своей одежды мешочек, расшитый разноцветными бусами, протягивает Кусэру:
— Узнаёшь?
Кусэр молча открывает мешочек — руки его дрожат — и вынимает алтын-ашык, золотую игральную бабку.
— Где ты взяла, старуха? — говорит Кусэр сдавленным голосом. — Это было на шее моего сына двадцать лет назад, в тот день, когда он исчез…
— Я сняла, когда омывала его, — рассказывает старуха. — Ему не было еще и трех месяцев, но Кусмэс не пожалел — убил его. Он испугался, что в твоем племени родился богатырь. И сердце его прожгла зависть.
Кусэр переспрашивает тихо (в его глазах нет слез, но они в его голосе):
