Но дальше раздумий дело так и не двинулось. Каждый раз ему удавалось убедить себя, что собственных его профессиональных знаний достаточно, что это просто усталость, реакция на неудачи, на очевидную бессмысленность бытия…
И он просто напивался. Пил по старой привычке что-нибудь дорогое: если портвейн, то массандровский марочный или португальский; если коньяк, то «Багратион» или «Хеннесси».
Поскольку напивался он по утрам, а засыпал после полудня, похмелье наступало вечерами.
Это было самое кошмарное: душные похмельные вечера.
…Когда все началось, спрашивал он себя, когда понеслось-повалилось под откос — быстрее и быстрее? В апреле, когда Аллушка вдруг стала дуться, как мышь на крупу, потом неожиданно исчезла совсем, а через неделю оказалось, что она на Острове, у Свободных — и теперь сама Свободная? Зимой, когда пинком под копчик его попросили из Комитета? Или прошлым летом, когда эта белобрысая тварь из Коминваза — а он ни секунды не сомневался, что это ее рук дело, — украла из рефрижератора мертвого инопланетного котенка, с изучением которого у него были связаны такие планы!..
Или чуть раньше. Когда летели из Владивостока. Когда она вдруг полезла по салону к котятам… Черт. Надо было приказать надеть на нее наручники. Настоять, чтобы ее вышибли со службы. Растоптать гадину.
Такая возможность у него была. Была.
И эту возможность он упустил…
Селиванов тяжело поднялся с дивана и поплелся в ванную. На месте зеркала был серый квадрат. Малевич — полное фуфло. Супрематист клепаный. Не красный квадрат должен быть и уж тем более не черный, а именно серый. Как символ абстрактного Всего. Или совсем уж абстрактного Ничто.
Он жадно пил воду, потом умывался, потом снова пил. Поперек желудка застряла здоровенная занозистая щепа.
Убью, подумал он. Еще не решив кого.
Не вытирая лица, прошел на кухню. На подоконнике стояла недопитая еще с позавчерашнего утра трехгранная бутылка виски «Грантис». Селиванов не слишком любил виски — вернее, несколько раз пытался полюбить, покупал тот или иной сорт, выпивал, но удовольствия не получал никакого. Пойло и пойло…
Впрочем, сейчас нужно было что-то именно такое: безличное и бесхарактерное спиртное. Выпил и забыл.
Селиванов налил себе полстакана, выцедил с отвращением, словно одеколон, и как будто забылся на некоторое время. Сидел за столом, глядя в никуда поверх кулака, подпиравшего скулу. Наконец его отпустило.
Он посмотрел на часы, глотнул из горлышка — раз и еще раз, — и тут позвонили в дверь.
