Баллада об индюке и фазане | страница 29



Кузина тоже заметила это сходство. Я видела, как она поглядела на вылитого Боярского.

Я была вне игры. И все же страшно захотела, чтобы Кузен немедленно позвал Кузину куда-нибудь погулять.

– Подсаживайтесь, – сказал нам дядя. – Мы тут, правда, не чай пьем, но если не откажетесь от пива…

– Она откажется, – сказала про меня Кузина, – а я попробую. Домашнее? Пиво в здоровенной канистре стояло у ножки стола.

– Поди теперь свари домашнее, – проворчал дядя. – Из деревни. Там у них колхозная образцово-показательная корчма для иностранных туристов. Аборигенам тоже перепадает.

– И копченые куры по десятке, – добавил Эдвин.

Тетя Милда встряла в разговор из окошка и произнесла речь о пользе домашней коптильни. Смысл речи сводился к тому, что если придется этой осенью какое событие отмечать, то и за пивом, и за курятиной надо будет ехать к черту на рога.

Это был недвусмысленный намек на Кузена и Кузину. Моя родственница, видно, ковала железо, пока горячо. Но поскольку за ней числился случай побега чуть ли не из-под венца, я не стала преждевременно за нее радоваться.

Мужчины заспорили об устройстве коптильни и даже принялись пальцами рисовать на столе канаву, бочки и прочие ее элементы.

Яичницы на сковородке уже не было. Ни кусочка.

– Дамы позволят курить? – спросил один из гостей.

– Дамам вредно… – начала было Кузина, но эта игра мне уже поднадоела.

– Дамы позволят, – решительно сказала я.

Вылитый Боярский достал пачку сигарет. Сидевший рядом с ним дядя потянулся за лежавшей на столе зажигалкой. Он щелкнул, мужчины прикурили, а зажигалку дядя положил на прежнее место.

Я бы не обратила на нее внимание, если бы не эта вытянутая на всю длину рука. Она невольно привлекала внимание к той точке, куда нацелено движение.

Это была обычная по форме заграничная зажигалка. Вся изюминка заключалась в том, что резервуар для горючего был оклеен цветной фотографией под прозрачной пленкой. На фотографии были пейзаж и две полуголые велосипедистки.

Зажигалка лежала между тарелками, и никто, кроме меня, больше не интересовался ею. Я осторожно взяла ее и вдруг перестала слышать разговор за столом.

Колено и бедро одной велосипедистки были помечены ожогом. Он мог произойти от не-потушенной сигареты. Прозрачная пленка расплавилась, и бумага под ней чуть-чуть обуглилась.

Если бы не этот ожог, черта с два бы мне удалось выменять зажигалку у прижимистой Светки, чтобы подарить Борису…

* * *

Итак, зажигалка, улетевшая в зимнюю ночь ко всем чертям, в сугробы, лежала сейчас на моей ладони, и я чувствовала, что мою физиономию что-то изнутри поворачивает набекрень, перекашивает гримасой крайнего изумления.