Я уставилась на написанные слова, задохнувшись от ужаса. Короткие волоски на задней стороне шеи встали дыбом. У меня не было сомнения, что это почерк моей матери и что писала она той самой шариковой ручкой, которую тетя Лиззи вставила в планшетту. Сердце мое неистово колотилось, когда я начала читать. Берн... Берна... Бернадетта... Мег... Меган... не... не... позволяй... себе... себе... слушать... ис... искусителя...
Я недоверчиво уставилась на послание. Получилось следующее:
"Меган, не позволяй себе слушать искусителя.
Бернадетта".
Оно заканчивалось ровной линией, которая почти пронзила бумагу под последней буквой. Я вспомнила, что слова, которые были добавлены к заметкам отца, заканчивались таким же резким, неистовым росчерком. Я вернулась к записям отца.
Он вопрошал: «Допустим, что среди всего обмана и хитрости, надувательства и фальши, среди медиумов — мошенников и лжецов, — ученый внезапно обнаружит себя лицом к лицу с необъяснимым, сверхъестественным явлением, которому ни знание физических законов, ни жизненный опыт не смогут противостоять. Что тогда, Бернадетта?»
Моя мать написала: «Тогда он тоже познает страдание и ужас...» И эта строчка заканчивалась прямой линией, пропахавшей страницу черной бороздой.
Внизу отец сделал примечание: "Это случилось 15 июля 1967 года. У меня не хватило сил предотвратить это".
У него не хватило сил предотвратить это! Я читала эти слова, уже понимая их смысл и соглашаясь с ними. Они имели ужасающее значение. Может ли быть, что она написала их в ответ на его вопрос, а не значительно раньше, как я подумала вначале? Видимо, так и было. Но как это вообще возможно? В 1967 году мама уже восемь лет как была мертва!
Неужели она своей силой заставила руку отца писать ее почерком ответ на записи, которые он сделал через восемь лет после ее смерти? А только что она, возможно, управляла планшеттой, чтобы написать свое предупреждение мне!
Я вновь уставилась на написанное, не в состоянии поверить в то, что видела. Потому что, если бы я это сделала, я должна была поверить и в то, что моя мать действительно обладала страшной силой, позволившей ей вернуться из могилы, чтобы предостеречь меня, как она предостерегла моего отца в отношении той страшной опасности, которую понимала только она. Нет, я не могла в это поверить. Это противоречило всему, что я привыкла считать естественным и во что верила.
Когда я вновь перечитывала слова, написанные на обороте маминого письма, со мной начали происходить странные вещи. Моя рука, словно подчиняясь чьей-то воле, более сильной, чем моя собственная, начала тянуться в сторону темневшему на бумаге имени
