— Да, — сказал отец-иезуит, задумчиво кроша хлеб, — вознося к небу молитву, надлежит соблюдать осторожность. Людям свойственно забывать о том, что их мольбы могут быть услышаны, и они зачастую не ведают, о чем просят Создателя. А он, в безграничной милости своей, порой удовлетворяет даже самые неразумные из наших просьб — полагаю, просто в назидание. Но не отчаивайтесь, сын мой. Нам не дано постичь глубинный смысл замыслов Вседержителя. Возможно, сохраняя вам жизнь, он имел в виду нечто вполне конкретное.
— Вот уж не знаю, на что я теперь могу сгодиться, — заявил калека, стукнув своей деревяшкой в каменный пол и тряхнув пустым рукавом. — Какой прок Господу и Франции от того обрубка, в который я превратился?
— Этого нам знать не дано, — кротко ответил иезуит, снова наполняя кубок и протягивая его калеке. — Продолжайте, сын мой, прошу вас!
Калека выпил вино, вынул из кармана трубку и кисет, но вовремя спохватился и спрятал курительные принадлежности от греха подальше. Иезуит сделал вид, что ничего не заметил.
— Так вот, — продолжал калека, рассеянно почесывая грудь под грязными лохмотьями рубашки. — Как я уже говорил, мины под стены кремля были подведены заранее. Это избавило нас от адского труда, но в такой предусмотрительности была и своя слабая сторона: порох мог отсыреть за то время, что лежал в земле. В точности следуя распоряжениям майора, я вывел свой взвод к северной стене укрепления и приступил к проверке мин, опасаясь, что под покровом ночной темноты мои люди попросту разбегутся, как тараканы, бросив меня одного. Я стоял на месте, потихоньку замерзая, и наблюдал за тем, как бродят вдоль стены огни коптящих смоляных факелов, которыми были вооружены мои саперы. С переправы доносился адский шум, и, признаюсь, я вслушивался в него не без зависти. На востоке полыхало дымное зарево, и я все время ожидал появления оттуда казачьего разъезда. Тут ко мне подбежал Арман — я говорил вам о нем, тот самый капрал, который помог мне справиться с Мерсером, — и доложил, что в подземелье под северной башней что-то неладно. Что именно, он объяснить не смог — бормотал что-то о бочонках, просыпанном порохе, капающей со свода воде...
— И вы ничего не заподозрили? — удивился отец-иезуит, приподняв тонкую бровь.
— Простите, святой отец, но что я мог заподозрить? Принимая во внимание обстановку, капрала можно было понять: ему было недосуг разбираться, что происходит с миной. Заметив признаки неисправности, он поспешил доложить о своих подозрениях мне, своему командиру. Так, по крайней мере, мне тогда показалось... Да и как я мог подозревать в чем-то Армана после того, как он вступился за меня у костра?
