За кофе она поинтересовалась, где я подружился с Эдди Данфи, не на собраниях ли анонимных алкоголиков? И тут же приложила палец к губам.
— Пожалуйста, не сердись на меня, — сказала она. — Ты мне уже говорил, что нарушать безымянность другого человека — против правил.
— Анонимность, — поправил я ее. — Но теперь это уже неважно. Нельзя сохранить анонимность, умирая. Эдди начал посещать наши собрания около года назад. Вот уже семь месяцев, как он бросил пить.
— А ты?
— Три года, два месяца и одиннадцать дней.
— Неужели ты считаешь дни?
— Нет, конечно. Я просто помню день своего вступления в общество, а остальное — нетрудно.
— Вы отмечаете дни вступления?
— Люди, как правило, берут слово и выступают перед остальными в день годовщины вступления. В некоторых группах или даже преподносят пирог.
— Пирог?
— Вроде тех, что дарят на день рождения. Его преподносят торжественно, а после встречи каждый получает кусочек.
— Это выглядит...
— Очень по-детски.
— Ну, я хотела сказать не совсем это.
— И напрасно. Ты была бы права. В некоторых группах принято дарить маленький бронзовый медальон, на одной стороне которого римскими цифрами обозначено количество лет, а на другой — слова из молитвы о ясности духа.
— Ясности духа?
— "Боже, даруй мне ясность духа, чтобы смириться с тем, что я не в силах изменить, мужество, дабы изменить то, что смогу, и мудрость — осознать разницу между тем и другим".
— Я ее слышала. Правда, не думала, что это молитва вашего общества.
— Ну, не думаю, что у нас есть на нее исключительное право.
— Что же получил ты? Пирог или медальон?
— Ни то ни другое. Заработал пока только аплодисменты. Да еще множество людей повторили, что мне рано успокаиваться. Скорее всего именно поэтому я и остаюсь в своей группе. Там не признают неискренность.
— Ты ведь и сам прямой парень.
— Не скажи.
Когда подали счет, Вилла хотела оплатить половину, но я сказал, что угощаю ее, и она не стала спорить. Мы вышли. Похолодало. При переходе через улицу она взяла меня под руку и не отстранилась, когда мы вступили на тротуар.
У дома она спросила, не заскочу ли я к ней на пару минут. Я ответил, что, пожалуй, отправлюсь к себе. Завтра утром следовало бы приступить красоте пораньше.
В вестибюле, вставив ключ в замочную скважину, она повернулась ко мне. Мы поцеловались. На этот раз в ее дыхании винный перегар не ощущался.
По дороге домой я снова и снова принимался насвистывать. У меня раньше не было такой привычки.
