— Сволочи! — Мне казалось, что я шепчу, на самом же деле я закричал во весь голос.
— Что?
— Даже если и разозлятся, никто на американцев не нападет. Сволочи деревенские!
— Сволочи! — сказал брат.
— Когда приехал живодер, все ребята в деревне плакали, — сказал я. — А никто из взрослых ничего не сделал.
— Так что же будет?
Я не решался довериться брату.
— Пошли рыбу ловить. Спички я захватил, — сказал я.
— Пошли.
Спички, завернутые в пергамент и резину, лежали в кармашке плавок. Бесценные спички. Всего две штуки разрешалось использовать за вечер. Прекрасные серные спички с птицей Хоо[1] на коробке. Один из курсантов подарил мне их на прощание. «Если будет скучно, парень, разожжешь костер!»
Среди густых ветвей ивы, карнизом нависших над рекой, мы ищем сушняк. Под нависшими густыми ветвями ивы омут, там скапливается грязь из сточной канавы и живут черепахи и сомы. Зайдя в воду по грудь, мы с братом отыскиваем сухие ветки ивы и ломаем их. Липкая грязь щекочет ноги, проснувшиеся вьюны в страхе рассыпаются во все стороны. Я смеюсь, это от щекотки, не от радости. Сухими ветками в густых зарослях ивы мы с братом запасаемся с весны. Ранней весной, когда узкие и длинные листья ивы, покрытые с нижней стороны сероватыми волосками, еще не распустились, мы с братом надламываем ветки, на которых висят сережки. Мы это делаем для того, чтобы летом, когда придется делать факел для ночного лова, под рукой был сухой, легко разгорающийся хворост. Для нас ива — растение, неразрывно связанное с нашей вольной жизнью. К прутьям ивняка удобно привязывать рогожную веревку с крючком, когда ловишь угрей. Упругая, податливая ива всегда сохраняет нам в целости бешено мечущегося в воде угря или сома, когда мы на рассвете приходим снимать удочки.
— Ага! — выдыхает брат. — Личинка цикады, личинка певчей цикады.
Я силюсь рассмотреть, что он держит в руке. Носом и губами я касаюсь чего-то мягкого, как шерстяная пряжа, густо облепившего сухую ветку ивы. Обыкновенные короткие сережки.
— Не вижу, — говорю я, облизывая губы, они подрагивают от щекотной сережки. — Не вижу я никакой личинки.
— Она мне прямо в ладонь упала, — сказал брат. — Интересно, а у меня в руке она вылупится из кокона?
— Смотри, выпустит когти.
— Пока не вылупится, буду здесь стоять! Как столб, не шелохнусь…
— Брось ты, простудишься.
— Ага, — сказал брат. — Но зато, если выращивать цикаду с самого рождения, она станет ручная, как собака, правда?
— Вот глупый. Ему что цикада, что собака, надо же.
