Ролан тяжко вздохнул, повернулся на бок, лицом к стенке, закрыл глаза. Но уснуть он смог только под утро.
А в шесть утра прозвучала команда «Подъем». И кто бы ты ни был, авторитетный блатной или последний из прокаженных, будь добр, оторви свое бренное тело от шконки и становись в очередь к умывальнику. Откровенных активистов среди новичков еще нет, никто вроде бы не торопится надеть на рукав красную повязку, но все знают, что «кум» уже провел работу с вновь прибывшими зэками, что есть у него в камере свои люди, которые все видят, все замечают и запоминают, чтобы затем донести куда следует.
С Роланом тоже работали. Позавчера с ним разговаривал начальник оперчасти, сорокалетний майор с желтушными глазами. То с одного боку зайдет, то с другого, и так и эдак, дескать, друг другу помогать надо. Пришлось объяснить ему, что мент ему другом никогда не будет. Стучать Ролан отказался наотрез, в актив записываться тоже, но не грубил, говорил спокойно, обстоятельно – чтобы сразу с этапа не залететь в штрафной изолятор. В общем, всем своим видом дал понять начальнику, что вышел он из того возраста, чтобы геройствовать во славу собственного авторитета. Не нужны ему лишние проблемы, и без того по уши в дерьме...
Подъем, утренний туалет. И еще осмотр. Роба должна быть чистой, подворотничок свежим, сапоги начищенными если не до блеска, то близко к тому. Ролан, что называется, соответствовал. Но ему было все равно, что подумает о нем начальник. Главное, чтобы зэковская братия видела в нем человека, привыкшего следить за своим внешним видом. Чистота – залог не только здоровья, но и уважения. Правильный арестант никогда не опустится до уровня грязного и презренного чушка.
Завтрак Ролана не порадовал. Каша из непонятных злаков с перемолотыми мослами и хрящами, плохо пропеченный хлеб с какой-то соломой, едва подкрашенный теплый чай. Но делать нечего: собственный хабар пуст, как амбар в голодную неурожайную пору, а о передачах с воли можно только мечтать. Некому слать ему грев с воли, разве что мать посылочку раз в месяц соберет.
После обеда из камеры выдернули несколько человек, в том числе и Ролана. Толстощекий зэк из актива с красной повязкой на рукаве выстроил их в коридоре карантинного корпуса. Сытая вывеска, презрительный взгляд, наглая ухмылка от уха до уха – как будто он соль земли, а все остальные прах могильный под его ногами. Был бы Ролан помоложе, он бы сказал этому козлу пару ласковых, а может, и промеж глаз въехал. Но нет в нем прежней прыти, да и не нужны ему конфликты. Поэтому он молча отправился в класс профотбора, где новичков ждала целая комиссия с начальником производства во главе.
