Я знал весь корабль, его сложные и причудливые механизмы и те, еще более странные, которые не были ни механизмами, ни живыми существами, ни вообще чем-либо, для чего мы в состоянии подобрать слова. На корабле обитало много людей, но больше, тех, что не были людьми, – все они спали, любили, работали, дрались. Я знал их всех, но некоторых узнавал, а некоторых – нет.
Я знал все мачты, в сотни раз превосходившие размером корпус корабля, гигантские паруса, раскинувшиеся, словно моря, в двух измерениях огромные, в третьем же почти не существующие. Когда-то один лишь вид корабля напугал меня. Теперь я знал его каким-то неведомым чувством, гораздо острее зрения, и я вобрал его, как он вобрал меня. Я нашел свое ложе, но не мог добраться до него.
Боль привела меня в чувство. Может быть, для этого и нужна боль или, возможно, она просто цепь, связующая нас с неизменным настоящим, выкованная в кузнице, о которой мы только догадываемся, кузнецом, чья персона – загадка для нас. Так или иначе, я ощутил, что мое сознание снова съеживается, как концентрируется материя в сердце звезды, как при строительстве ложатся один к одному камни, покоившиеся некогда вместе в недрах Урса, как склеиваются осколки разбитой урны. Какие-то фигуры в рваных одеждах склонились надо мной, и многие из них приобрели облик людей.
Самый крупный был самым оборванным, и это казалось мне странным, пока я не сообразил, что он, вероятно, не может найти себе одежду по росту и поэтому продолжает ходить в том, в чем поднялся на борт, перелатывая и подшивая свои лохмотья снова и снова.
Он схватил меня и поставил на ноги – не без помощи других, хотя ему явно не требовалась ничья помощь. Драться с ними представлялось верхом безумия – я насчитал по меньшей мере с десяток, и все они были вооружены. Однако я все же влез в драку, стал наносить и получать удары, устроив заваруху, из которой не надеялся выйти победителем. С тех пор, как я забросил свою рукопись в пустоту, меня швыряло с места на место, и, похоже, мне еще ни разу не удавалось побыть хозяином самому себе. Сейчас я исполнился готовности сразиться с любым, кто попытался бы управлять мной, и если то оказалась бы сама судьба, я сразился бы и с ней.
Впрочем, все было бесполезно. Я причинил их предводителю столько же вреда, сколько причинил бы мне разбушевавшийся малец лет десяти. Он закрутил мне руки за спину и, обмотав их проволокой, толчком придал мне ускорение. Я заковылял вперед, и наконец меня впихнули в узкую комнату, где стоял Автарх Северьян, придворными своими прозванный Великим, в желтой мантии монарха и в накидке, усыпанной драгоценными каменьями, держа в руке символ власти.
