Я это прекрасно знал, но даже меня удивило столь тщательное напутствие. Впрочем, диктуя распоряжение, отец то и дело впадал в забытье. Мелкими подробностями он словно стремился противостоять надвигавшейся смерти.
На следующий день после отъезда Гедеона я начал собираться в дорогу. Подготовив дорожные сумки, я сложил в них две перемены платья и теплый плащ. Возложив сбор провизии на Селестена, я отправился в правую башню – излюбленное мое место с давних времен.
Сколько себя помню, у меня дух захватывало от восторга в предвкушении воинских подвигов, когда я, тайком от всех, пробирался сюда. Сам воздух с устоявшимися запахами ружейного масла и пороха, кожи и металла будоражил воображение. Я представлял себя в осажденной крепости, целился из пистолетов и старинных мушкетов в невидимых врагов, размахивал шпагой, призывая своих верных товарищей в атаку. Правду сказать, мушкеты и тем более древние пищали были чрезмерно тяжелы для детских рук – как и старинные шпаги, похожие на мечи рыцарских времен, но с узким клинком. Более всего нравилась мне стоявшая в углу кулеврина, похожая на увеличенную в размерах пищаль. Рядом горкой были сложены крупные круглые пули к ней.
Лет с четырнадцати я приходил сюда время от времени вместе с отцом, и он выбирал мне то или иное оружие для учения. Сам он, как я уже говорил, владел в равной степени превосходно и огнестрельным, и холодным оружием.
Взяв два пистолета, я вспомнил слова отца, переданные мне отцом Амвросием. В дальнем углу башни я действительно нашел сундук с тяжелой крышкой. В нем оказались несколько десятков полотняных мешочков с порохом. Забрав нужное мне количество, я собрался было закрыть сундук, но заметил, что, кроме пороха, в нем есть что-то еще. Выложив весь пороховой запас из ящика, я обнаружил какой-то сверток.
Когда я извлек его из сундука и поднес к глазам, чтобы рассмотреть внимательнее, в ноздри мне ударил кислый, едкий запах селитры, которой, очевидно, было пропитано его содержимое. От неожиданности на глаза навернулись слезы. Развернув сверток, я обнаружил в нем странный наряд, который представлял собой подобие мешка из грубой желтой шерсти с прорезями для рук и головы. На лицевой стороне красной краской были нанесены слова: «Avraham Judaeo Hereticus», а ниже – число: 1588. Моих познаний в латыни хватило на то, чтобы понять: на наряде написано имя моего отца – «Авраам», а далее – «Иудей Еретик». Число, по-видимому, означало год. Все это писалось небрежно, размашисто, широкой кистью. Однако что это за одеяние, какое оно имело отношение к отцу, что случилось в год, обозначенный на желтой ткани, – всего этого я, конечно, не знал.
