В этот момент она и решила, что убьет эту тварь прежде, чем настанет утро.
Скоро он поднялся, немного смущенный, торопливо оделся, поцеловал Рахиль на прощанье, сказал, что позвонит. И ушел.
Она сама пошла в ванную смыть его пот и его семя. Прихорашивалась перед зеркалом, зная, что Рахиль смотрит. Зачесала волосы назад, вдруг заметив, до чего синие у нее сегодня глаза – синее, чем обычно.
Потом отодвинула дверцу правого шкафчика. Из темноты выступал кончик ножа. Она вовсе не пыталась действовать незаметно, хотя Рахиль теперь следила за ней, не отводя глаз. Она поласкала пальцами острие, провела по лезвию до рукоятки. Нож для резки хлеба, он уже давно ждал здесь такой ночи, как эта. Она слышала, как бьется ее сердце.
Она подняла нож, глядя прямо на Рахиль. Та не отвела глаз. Она ожидала увидеть в них ужас. Почему она не умоляет ее, а только смотрит на ее поднятую руку – с длинными пальцами, алым лаком на ногтях, с золотым кольцом на безымянном пальце?
Но теперь Рахиль принялась дразнить ее, смеяться над ней: давай же, давай, ну что же ты?
Пока у нее не кончилось терпение. Гнев охватил ее, как пламя, и с презрительным криком она ударила ножом в обнаженную белую шею, разрывая нежную сонную артерию.
Когда она сама лежала на прохладном белом полу, и кровь пузырилась в ее горле и во рту, облегчение наполнило все ее существо. Она слышала, как Рахиль вскрикнула от страха, когда вонзился нож, успела увидеть лезвие в ее шее и струю крови. Впервые за много лет ее собственный мир был един и полон света. Наконец она была самой собой, одна, в покое.
На следующий вечер Дж. П. пришел в ее квартиру, немного взволнованный тем, что там никто не поднимает трубку. Он предупреждал ее, как опасно жить одной, но она только смеялась.
Он открыл дверь своим ключом. Тело Рахили было приковано к белому кафелю на полу в ванной сталагмитом засохшей крови; кровавые потеки были на зеркале и раковине. В руке у нее был нож – Дж. П. не сомневался, что это самоубийство. Перед тем как вызвать полицию, он осмотрел квартиру. В надушенном ящичке ее стола он нашел клочки бумаги, изрисованные кругами. Сперва он решил, что это дрожащие рисунки безумных глаз – или, может быть, водовороты, или кольца веревки. Но приглядевшись, он понял, что эти знаки – спирали ее мелкого почерка. Иногда она начинала их от центра листка и шла по кругу до краев; и наоборот, на некоторых страницах начинала от края и сжимала спираль, пока хватало места. Иногда по часовой стрелке, иногда против. На всех бумажках были написаны одни и те же слова, снаружи внутрь, изнутри наружу: «мыгибнемводиночкумыгибнемводиночкумыгибнем…»
